Он ушёл — так просто. Исчез среди толпы — Микаса отвела взгляд, спешно и немного нервно оправляя некрасиво собравшуюся у бёдер юбку широкими движениями ладоней, поймала полный запёкшейся синевы взгляд Армина — вокруг разворачивалось поле боя: кричали, метались люди, разлетались бумаги, как птицы в долинах в эхе выстрелов, — она напряглась, поднимая правое плечо — почти выдавая себя — ища клинок под слоями нелепых тяжёлых тканей — и не находя — один она прятала у лодыжки, в коротком голенище туго зашнурованного ботинка, но этого не было достаточно этого никогда не бывает достаточно она даже не носила сложных блестящих золотом узлов как Хистория убиравшая волосы короной драгоценных камней чтобы у неё была длинная острая шпилька на темени чтобы у неё было что-то ещё кроме тонкого лезвия и собственной ничем не сдерживаемой силы, — а, когда вдруг очнулась, возвращаясь, и подняла голову, ища его, то привычно встретила лишь его спину, забранную в серое, словно в вечерний сумрак.
[indent] Она могла принять это за игру — это было игрой — однажды: они, все втроём, бежали к дереву на холме — яблоки спели к самой короткой ночи в году, больше её собранной в кулак ладони, алые и сладкие — дикий мёд, что везли с далёких горных пасек, — и кровь, — и она позволяла ему быть впереди — позволяла себе смотреть: на мокрую полоску пота на его шее, прямо под волосами, на хлопающую на ветру рубаху, упрямо сползающую с плеча, и линии лопаток под нею, похожие на расправленные крылья, — он уходил, и она шла за ним — во тьму на другой стороне холма — в прожорливую пасть титана — к берегу моря, которого она никогда не знала — и не хотела знать, — и это не значило ничего — значило всё.
[indent] — Кто я для тебя? Микаса.
[indent] — Моя... семья, — было ему ответом — единственным, который она могла дать, смиренно прикрывая глаза — пытаясь спрятать под тенями длинных ресниц краску у самых щёк, но у слов, что она говорила, — у любого из них — не было силы, способной остановить его — заставить отступить, пусть на миг, — однако она равно винила себя, день за днём вставая с рассветом — проводя ночи в бесконечных попытках провалиться в благословенную чернильную тьму — сны она видела редко — дольше, чем на пару часов: что ещё она должна была ему сказать, что?
[indent] «Всё — и ничего», — Армин мягко, обеими ладонями, обнял её напряжённую и сжатую, будто для хлёсткого удара, кисть и вдруг легко взмыл в седло — они с командором Ханджи уезжали в укрытую белым камнем Митру на встречу с советом: лошадь под ним, стоило ему взяться за поводья, упрямо всхрапнула, поднимая клубы пара, тотчас застывающие в жидком осеннем воздухе, — и нетерпеливо загарцевала, сбивая с копыт налипший мокрый песок — накануне был шторм, и всё ещё не привыкшие к дрожи моря рекруты, совсем юные, разом хлынувшие на берег вслед за первыми высокими волнами, после разнесли его всюду, от казарм до конюшен, вместе с запахом слежавшихся у самой кромки прибоя водорослей.
[indent] Небо над морем то ли светлело, то ли начинало насыщаться влагой и силой: тёмно-синяя земля под ним — и перед нею, огромная, гладкая и чёрная, была похожа на странное стекло, и Микасе всё казалось, что она хочет забрать её себе — поглотить — точно она знала жажду тоже — как титаны или плодородные поля их страны, щедро вспоённые человеческой кровью, — но она только замирала у её ног мелкими пенными гребнями, мягко касалась гладко вычищенных сапог — и пускалась обратно.
[indent] Корабля не было. От свободы было горько и солоно — Армин никогда не говорил, что запах моря — дыхание спящего в пучине титана, шумное фырканье лошади, собственное — или нет? — быстрое сердце, яростно наполняющее тело жизнью — на каждый положенный удар приходилось по два, — будет похож на кровь.
[indent] Микаса оставалась в порту до темноты — не двинулась даже во время короткого, как последний полёт, ливня, которым всё же разродилось небо, только уткнулась лицом в свой шарф, его шарф, их шарф, обрывок их прошлого, продолжая наблюдать за горизонтом, — пока в лагерь у побережья свозили весь существующий свет — цепи тонких бумажных фонарей, лампы цветного стекла — прямо как на настоящих городских ярмарках, — и складывали костры — несколько маленьких и один — общий — на стрельбище, — где они недавно, опять и вновь, учились держать ружьё, — скоро ударит в самое небо огненный столб, облетающий золотыми искрами. Саша говорила что-то о празднике — утром, пока Микаса куталась в плащ и бездумно пыталась крепче запахнуть слишком короткие полы, аккуратно подбитые тонким подкладом, но сейчас, крепче сжимая бёдрами горячие лошадиные бока — и вспоминая, это было равно возвращению во времена, погребённые куда глубже, чем доставала память: её трясло — от быстрой езды и холода — морской ветер с силою, точно гибкими ивовыми прутьями, сёк её по лицу и груди, где рубашка липла к телу крепче всего, а голову разрывало от боли, проламывающей височные кости, — она была такая, что выбивала из реальности — прямо во тьму на другой стороне холма, что тотчас превращалась в клубы чёрного дыма, тускло мерцающие в красной мгле.
[indent] Письма он не прислал — оно не пришло ни с позавчерашней почтой, как должно, ни с кораблём Азумабито, который, верно, задержали в Марли из-за шторма, и потому последним, что она знала, была дата рейда на Либерио. Пламя в узком горлышке лампы тяжело дрожало — Микаса лихорадочно металась от двери к окну, комкая в руках побуревший от воды шарф — одежды она не сменила с тех самых пор, как вернулась, единственно сбросила на кровать негнущийся плащ, с которого текло — блестящая лужица на тщательно выскобленном полу была похожа на расплавленное в огне олово, — и так же слепо и горячо метались её мысли, — однако произнести его имя она не позволяла себе даже там.
[indent] Это бы значило, что он был — что он есть — что он ушёл, и она могла бы сказать всё, сделать всё — но ему ничего не было нужно.
[indent] Чужая боль и чужая кровь — и только.
[indent] Вернувшаяся было Саша быстро, одной ладонью, отжала влажные длинные волосы, сбросила у двери мокрые ботинки и двинулась к распахнутому шкафу, спешно, почти давясь, кусая промокшую в кармане булку, привычно перехваченную на кухне после ужина, но вдруг замедлилась и — остановилась. Что-то коротко пробежало по её лицу — что-то, что разомкнуло красно-розовые, в мелкую трещинку, губы и заставило задумчиво сощурить обыкновенно широко распахнутые глаза:
[indent] — Мечешься, как раненая волчица.
[indent] Саша, Микаса знала лучше прочих, била из лука дичь с двух сотен шагов — она не могла промахнуться — не в узкой, жёлтой от света лампы комнате.
[indent] «...мне интересно, сработают ли эти приёмы… против дикого зверя», — спокойно, полным обледеневшей стали голосом бросила Анни, поднимая к груди собранные в кулаки ладони, — взгляд у неё был снулый, точно у мёртвой рыбы, что торговцы ловили в мелких речушках в окрестных сёлах, названий которых Микаса уже не помнила, — или даже не знала, — и привозили в Трост на праздник урожая — она была там однажды с Йегерами, — он тогда впервые —
[indent] я уничтожил опасных зверей лишь похожих на людей произнёс эрен запальчиво глядя грише прямо в глаза эрен всегда даже рдея смотрел прямо в глаза опасных зверей лишь похожих на людей лишь похожих на людей опасных зверей похожих на опасных опасных зверей
против дикого зверя зверя зверя зверя
мечешься как раненая волчица мечешься мечешься мечешься волчица
[indent] Вдруг вставший вокруг после сашиных слов гул втёк в уши, заполнил тело до краёв, вибрирующий, низкий, отдающий беспокойной — морской — дрожью в самые кончики пальцев. В груди о треснувшее ребро, ударилось огромное, распухшее сердце — а потом толкнулось в горло, полностью перекрывая вдох — последний порвался посередине, как нить маминой вышивки — ровно до того. Дверь под её раскрытыми ладонями легко поддалась — ушла в странно душистую прохладу осеннего вечера, впуская шедший по опустевшим коридорам казарм уличный шум — играли на флейтах, свистках и волынках — дико — и чью-то размытую широкую фигуру, выросшую над нею: из-под упавших на лицо волос тепло — янтарём — блеснули глаза, размораживающие застывший воздух и позволяющие вдохнуть — глотнуть сразу, жадно, одним огромным, вставшим поперёк горла куском.
хозяйки леса были и остаются любимыми образами в третьей игре, которым уделили незаслуженно мало внимания, да и на ролевых просторах я их не видела ни разу. а ведь там такой потенциал, ух — выбирайте самые красивые (фальшивые оф корс) лица, проводите кровавые ритуалы, жрите детей, ругайтесь с дикой охотой (или нет). в качестве цири могу много-много разных идей предложить, начиная совсем ахтунгом и заканчивая чем-то более-менее внятным. лес, ведьмы и всё вот это есть очень атмосферная хтонь, которую можно в любую сторону развернуть и с кем угодно переплести — можете хоть из избы в политику податься, а-то император эмгыр скоро и вас завоюет. у нас каст небольшой, но мы постепенно усиляемся, будем безгранично рады лесным хозяйкам! приносите пример текста, большой нож чтобы детские кости пилить и вдохновения горку — тогда точно поладим.
