На лице появляется тень улыбки - злобной, насмешливой,
потому что я не верю Солнечной Святой.
Даже немного обидно, что она смеет держать меня за идиота. Слепого, глухого, и не умеющего складывать два и два - я вижу на ее лице невнятную тень - что-то определенно произошло; может, Алине просто не нравится говорить со мной о своей драгоценном солдате; но я не вижу и следа глубокой печали - она бы страдала, будь ее слова правдой, и я бы увидел это.
Страдала ли она по мне?
Старкова никогда не была безжалостной, хоть и пыталась убить меня так отчаянно; но неужели я не являлся к ней во снах? Неужели где-то слева в груди не болело?
— Разумеется, мертв. Прости, что надавил на больное, - ухмылка не сходит с моего лица: я хочу, чтобы Святая знала, что я не хочу даже делать вид, что принял ее слова за правду.
Хочу, чтобы она испугалась за своего драгоценное следопыта, ведь будь у меня хоть малейшая возможность, я убил его не задумываясь. Просто чтобы выпустить свою злость.
Пусть думает о том, что я могу сделать с ним. С ними обоими.
Алина подходит ближе - недостаточно близко - и я перестаю дышать: хочется преодолеть еще пару шагов, а потом выставить ее за дверь, как провинившуюся девчонку. А потом жалеть о содеянном.
С нарочито безразличным видом взглядом слежу за ее руками - так странно, казалось, что клинок, который всадили мне сердце, должно узнавать с первого взгляда, но я смотрю на серебристый отблеск во мраке комнаты и не имею ни малейшего представления, тот самый ли это нож. Едва слышно выдыхаю - кто ж разберет, чего ждать от этих воскресших святых? Я и правда не знаю, не попытается ли Заклинательница Солнца снова убить меня, и лишь когда ее руки - безоружные - вновь опускаются, понимаю, что последние мгновения был наготове, подобно зверю, готовому к прыжку в любой момент, ожидающему решающий момент жизни или смерти.
— Ну, - насмешливо округляю глаза, откровенно издеваясь, - я ведь Святой. Тебе ли не знать, как это бывает - сегодня ты для всех мертв, а завтра находится кто-то, вытаскивающий тебя на свет божий из могилы.
Разница только в том, что ее смерть была куда приятнее моей.
— Так и будешь стоять посреди комнаты? Раз уж ты решила провести эту ночь в моих покоях, не стесняйся, присаживайся. Можешь даже на кровать, — конечно же, она выберет кресло, если вообще не хлопнет дверью, оставив меня одного в этой холодной комнате, — зажжешь свет или мы собираемся приступить к чему-то более интересному, чем болтовня о былом?
Досада и обида так сильно гложат изнутри, словно сотня ничегоев забралась под самую кожу, и хочется расчесать тело проклятого Юрия до крови; мне стоило бы остановиться, прикусить все еще незнакомый язык, но меня несет подобно течению; самообладания хватает, чтобы голос звучал также безжизненно, как и поднявшийся холодный ветер за окном; я опять позволяю себе быть слабым.
Слова звучат раньше, чем мозг успевает их обработать.
Впрочем, я все еще не прикоснулся к ней, хотя буквально изнываю от желания; а картины, где я аккуратно стягиваю край сорочки с ее бледного плеча, и целую его, сменяются теми, где тонкие пальцы сжимаются на ее хрупкой шее, забирая себе воздух, которым дышит Святая. Приходится закрыть глаза на пару секунд, отвернувшись, и, положив руки на темную, массивную раму окна, закрыть ее, чтобы прогнать эти видения.
Сажусь во второе кресло, развалившись в нем, словно этот дворец - мой, нагло глядя на Старкову:
— Так и в чем же я, по-твоему, виноват? Я про нашего царевича. На что же я его надоумил? Позвать тебя? Это не было моей идеей. Ты, возможно, удивишься, но я не склонен к добровольным встречам с теми, кто так много раз пытался меня прикончить, что разок даже удалось.
Видишь ли, быть мертвым мне совсем не понравилось, и я собираюсь прожить еще как минимум шестьсот лет, пережить и Николая, и тебя, и твоего пастуха и всех ныне живущих. Уже меньше чем через век вы превратитесь в прах, а я останусь. Разве что, Зоя все еще будет здесь, но и она, прожив пару сотен лет и потеряв всех, кого знала и любила, поймет, что нам незачем быть врагами, - мне хотелось бы сказать все это, но слова застревают в горле, и очень вовремя - Алине совершенно незачем знать, сколь долгими были эти три года, как сильно я хотел вернуться к жизни и как отчаянно цепляюсь за нее теперь.
— И называй меня также, как и все другие - Дарклингом. Не заслужила, - мой голос все еще тих, но слова звучат так резко, словно оглушительная пощечина; они будто рассекают все вокруг, оставляя шрамы и привкус сожаления.
Не заслужила.
Не заслужила называть меня по имени.
Имя, которое я так опрометчиво открыл, снова принадлежит лишь мне, и моя собственная убийца не смеет больше называть его - потеряла это право, когда произнесла его в последний раз, позволяя мне умереть.
Я, видимо, должен поблагодарить за отсутствие могилы, и это вызывает очередную порцию гнева, который я мгновенно подавляю.
Не заслужила.
пустышка и льдышка — сердце моё
— И надолго ты к нам, в Ос Альту? — пусть чувствует себя здесь гостьей, которой всегда и была, пусть помогает спасти страну или проваливает обратно к следопыту.
пустышка и льдышка, пустышка и льдышка
Пусть знает, что я не рад ее видеть. Что предпочел бы, чтобы она и правда сгорела на костре вместе с моим телом.
Только бы не знала, что больше всего на свете я хочу поставить Николаю условие: что за свою помощь я хочу, чтобы Старкова осталась во Дворце. Так долго, как только я пожелаю.