[nick]Cassandra Cain[/nick][status]BONE COLLECTOR[/status][icon]https://forumstatic.ru/files/0018/a8/49/27724.jpg[/icon][fandom]dc comics[/fandom][char]КАССАНДРА КЕЙН, 33[/char][lz]It was not well to drive men into final corners; at those moments they could all develop teeth and claws.[/lz]Лицо, изъеденное недосыпом, тонкая щетина, царапающая раскрытую ладонь; Кассандра утыкается щекой ему в колени, ледяное дерево сгнившего пола холодит ноги — Тим что-то бормочет, Кассандра не слышит, что, но наверняка не согласна. Рука затекает, и Кассандра опускает её, засовывает ему под пиджак, спина горячая, позвоночный столб скоро прорежет ткань рубашки — в этом сне ей всегда тридцать, а Тиму двадцать, он сидит в кресле в кабинете Брюса, она — на полу, пока не станет совсем холодно, обязательно становится холодно, и она поднимается, чтобы поцеловать его в лоб.
— Так ведь намного проще, правда?
Он ничего не отвечает.

Ей точно стало проще. Думать, даже говорить — будто с телом, рождённым лишь с одной целью, наконец-то перестали спорить. Кассандра вспоминает первые годы — мерзость, тоска, одиночество, страх; не поддающиеся слова, злое тело, звенящая голова. Что-то ещё. Она долго пыталась забыть — получилось.
Десять лет назад ей казалось, что то убийство было её первым. Значимым. Испортившим всё. А потом она вспомнила про маму Харпер.
Потом умер Брюс. Или ушёл — они устали разбираться. В Кассандре уже ничего не сломалось, потому что она разбила всё, до чего дотянулась. Они так привыкли к тому, что мог бы сказать Бэтмен, что живой оказался не нужен. Умер, ушёл — какая разница; они и так знают, чего он хочет и кем он был.

Сложнее всего ей было после смерти Тодда — наверное потому, что он делал вид, что ему похуй. Чем дальше, тем Кассандре больнее от того, что ей не наплевать.

На себя она смотрит как на то, что уже испорчено, но ставить на себе крест ни к чему — польза от неё ещё есть. Руки у неё золотые — ржавая корочка крови толстая, а золото всё равно видно.

Перестаёт считать количество убитых и начинает считать, скольких сняла с совести Тима — так с чужого пиджака стряхивают воображаемые пылинки, только тут тех, кого уже ничем не исправить, Кассандра убивает, и Тима в пиджаке не видела лет пятнадцать (в костюме — да, часто, неприлично часто). Всё ещё думает, что ему тяжелее, чем ей.

В её снах ему всегда двадцать. Он никогда с ней не спорит, не повышает голос, не рассказывает ничего нового — напоминание о том, каким она его оставила, утверждение того, каким он стал; Кассандра поднимает с пола нож, гладит Тима по щеке и говорит:
— Я тебе помогу.
Иногда он забирает нож из её рук, и Кассандра внутренне застывает — будто смотрит на что-то, чего никогда не должно было произойти.
— Нет, не сейчас, — она целует его в лоб.

Может быть, то, что не должно было произойти, — неизбежность. Кассандра никогда так не хотела вернуться, как в день, когда полиция Готэма объявила Бэтмена в розыск. Глупый Тим (она просто не успела). Нужно быть быстрее, думает Кассандра, раз за разом возвращаясь в Бэтпещеру, просматривая обнаруженные им улики, запоминая чужие лица — банда красных колпаков настолько живучая, что можно перестать давать им новые шансы.
Единственное, что Кассандру до сих пор удивляет — то, насколько легко умирают люди. Убийство — это быстро, если ты знаешь, что делаешь; раньше она тратила все свои силы на то, чтобы сдерживаться и сдерживать, на патрулях изматывалась так, что спать приходилось часов по восемь. Теперь она возвращается к себе под утро, и чужая смерть проходит мимо, не оставляя ни усталости, ни новых снов.

Она ждёт того, что Тим наконец-то придёт — поймёт, кто за всем этим стоит, может (хотелось бы) разозлится на неё, захочет остановить. Останови меня, думает Кассандра, так я пойму, что делаю всё правильно.
Может быть, ему слишком противно, чтобы смотреть на неё. Кассандра устаёт гадать и устаёт спрашивать во сне — этого Тима уже давно нет.

Следующая ночь дождливая, душная, пыльная — капли дождя сползают по плащу, разбитая вывеска подмигивает раз в двенадцать секунд (Кассандра считает, пока стоит у очередного тела). Тим практически бесшумный, но Кассандра в их деле лучше него.
— Привет.

[nick]Cassandra Cain[/nick][status]BONE COLLECTOR[/status][icon]https://forumstatic.ru/files/0018/a8/49/27724.jpg[/icon][fandom]dc comics[/fandom][char]КАССАНДРА КЕЙН, 33[/char][lz]It was not well to drive men into final corners; at those moments they could all develop teeth and claws.[/lz]THERE WAS ONE WHO SOUGHT A NEW ROAD.
HE WENT INTO DIREFUL THICKETS
Отравленный Тим, бесцветный, как глубоководная рыба, тогда впервые кладёт смерть в свой карман — она сидит там, затаившись, он живёт, затаившись, все пригибают головы, втягивают шеи в плечи, движения нерешительные, как у начинающих танцоров на первом выступлении; Кассандре было стыдно, Джейсону забавно (ему всегда весело и никогда не хорошо). Кассандре тогда показалось, что произошло что-то значительное, как детская травма, о которой никто по-настоящему не забывает, и она виновата, конечно, и Тим это отрицает быстрее, чем она подбирает слова. Снова всё быстрее неё — во всём, что не касается смерти.

Остались вещи понятные и простые, как утренний обугленный тост, который жуёшь без удовольствия, зато с пониманием. Кассандра научилась говорить: несколько слов лендлорду раз в полгода, смоллток с курьером, в магазине в соседнем доме открывать рот вообще не нужно — прикладываешь телефон и готово; этажом ниже живёт молодая мама, и Кассандра не помнит, как она на это подписалась, но несколько раз в месяц она сидит с её ребёнком (об этом можно снять какой-нибудь ситком из разряда тех, что они с Тимом смотрели лет пятнадцать назад). Умная проницательная девочка — Кассандра думает о ней, когда ночами собирается в очередной патруль.

Слухи про Крейна расползались по городу, как встревоженные муравьи, и никто ничего не видел, конечно, но Кассандра видела Тима тогда, лет десять назад, и после — ночами, вскользь, хотелось задержаться, чтобы рассмотреть получше, запомнить больше, но лучше не рисковать. Иногда она думает о том, как часто он её видел — может, не видел вообще, и связь получится односторонней, надуманной: так готэмские преступники помельче выбирают себе любимых народных героев и докучают им с удвоенной силой. Остальные цеплялись за Бэтмена, но теперь за ним тянется совсем другой след, так что поклонников стало меньше. Джейсон сказал как-то, что Джокера придумал Брюс, и Брюс же наделил его силой. Если бы он показал Готэму, что Джокер может умереть, всё бы закончилось намного быстрее. Тогда Кассандра не согласилась.

Сейчас Кассандра думает, что Готэм просто-напросто охуел.

AND ULTIMATELY HE DIED THUS, ALONE;
BUT THEY SAID HE HAD COURAGE.
Ни тюрьма, ни суд, ни Аркхэм очевидно не работают. Об этом она тоже думает, после смерти Тодда — особенно. Стоило сразу с ним согласиться. У любого человека, попадающего в эту ловушку, рано или поздно опускаются руки; у Брюса не опустились, но к чему это привело? Ни к чему.

Тим говорил раньше — много и часто словами, которые Кассандра поняла сильно позже — про пенитенциарную систему, про коррупцию, про Аркхэм, помогающий разве что наладить связи с остальными преступниками; насилие порождает насилие, мы должны найти другие способы, мы должны реформировать систему — все эти простые, очевидные, не работающие в Готэме вещи. Кассандре не стыдно за убийства — с этим покончено; стыдно Кассандре за то, что она верит в смерть, а в людей не очень. Перепридумал Тим только образ Бэтмена, и от этого ей становится легче — Тим умнее, если он не придумал ничего другого, значит, они всё делают правильно. Может, и говорят наконец-то на одном языке.

Она не злорадствует — этот язык принадлежит тем, кто больше не может с собой справиться. Способ опустить руки, оставаясь полезным. Кассандра думала, что Тим всех спасёт.

Двигается он теперь тоже по-другому — Кассандра расслабляется (пиздёж), одно лишнее движение, подозрительный взгляд, и Тим, может быть, выстрелит, чтобы наконец-то освободиться. Она часто представляла, как будет выглядеть их встреча, и её смерть, даже если важности у Кассандры уже не осталось, может сделать Тима увереннее. Каждое убийство даёт ему всё больше прав, потому что ошибаться, когда на твоих руках кровь одного человека — логично; спустя десять смертей сомневаться намного тяжелее, иначе зачем это всё.

Что-то в его хватке её радует. Лишь бы это не оказалось злорадством.
— Помогаю тебе, — снять маску или не снять. — Помогала тебе.

Лучше бы он остался Красным Робином. Или придумал любую новую роль. Или не нашёл Брюса вообще. Раньше в новостях Кассандру звали Сиротой, и это самый убогий псевдоним из всех возможных. Сейчас никак не называют — она сама уже давно не отделяет образ от настоящего имени, и настоящей жизнью не живёт. Маска — так, атрибут; её видят те, кому придётся умереть. Кассандра снимает её и не чувствует никакой разницы. В двадцать лет такая ошибка могла стать фатальной.

Видеть Бэтмена — Тима, Брюса, милосердного, ожесточённого, любого — странно. Она тоже хотела этот костюм, но наследие оказалось слишком серьёзным, так что получилось стать Сиротой, а потом лишиться имени. Так проще, страшнее — заголовкам ни к чему знать, кто убивает преступников, преступникам ни к чему знать, кого бояться. Пусть боятся всех.

— И буду помогать, — улыбнуться или перебор. — Мы не нарушаем правила, Тим.
Ты придумал новые.

Каждый раз, когда она проигрывала в голове эту сцену, заканчивалось всё ничем, потому что Кассандра не знает, как себя повести. На реакции Тима, которого она знает, рассчитывать так же глупо, как и думать, что она его знала. За это — за то, что придумала его, поверила в образ и сама от него отказалась — она в каком-то из снов просила прощения. Сейчас под ногами асфальт — настоящий — и труп — ещё тёплый — и для признаний, конечно, не те условия. У Тима дрожат руки — это хороший знак?

— Брюс ошибался, ты же сам это понял. А я поняла быстрее тебя, — Кассандра хочет подойти ближе, как будто дистанция из неуверенной превратится в доверительную, блять. — Почему не позволить мне тебе помогать?