[indent]— Я закрою дверь, если позволите, — ещё немного — и что-то в его голосе можно было бы принять за подначку, за бледную копию смеха, но Падма дорого дала бы, допусти она об этом одну только мысль.
[indent]После всего, это был Арнольд Пизгуд: она слышала о нём от отца — жёсткий — жестокий, методичный и последовательный, но сохранявший убийственный нейтралитет в отношении творившегося в волшебном мире, он, в своё время, руководил подавлением гоблинских мятежей и, кажется, это была одна из тех битв, с которых уже никогда не возвращались. Однажды весной, ещё на шестом курсе, она встретила его сама — в министерских коридорах, мельком, столкнулась, отнесённая к нему волной выходящих из лифта людей, оказавшись в его руках, внезапно схвативших — и удержавших её, — и не посмела поднять глаза, поняв, кто перед ней, так бы и стояла, но, когда всё-таки подняла…
[indent]Коридор был пуст.
[indent]Может, поэтому он после стал везде: тяжело опирался на стойку в хогсмидских «Трёх мётлах» и встречал Падму этим недобрым колючим взглядом, едва ей стоило отойти от встревоженных подруг, сгрудившихся у одного стола (они подливали в сливочное пиво огневиски, и их руки ходили дрожью); казался в Лондоне, когда она приезжала на рождественские каникулы: они семьёй — тогда ещё семьёй — шли ужинать в маггловский ресторан, перенасыщенный хрусталём и позолотой, — и он смотрел на неё из переулков — так, что тонкое, не по погоде, платье, неприятно липло к мокрому телу — ей было жарко и страшно; и ходил за ней по улицам летом, в Абердине, Серебряном городе в золотых песках, — после всего.
[indent]Когда она впервые сошла с поезда, то едва смогла различить, где заканчиваются здания и начинается небо. Песок здесь и впрямь был золотой, как на пляжах Варкалы, и, отстранённо подумалось Падме, когда она подхватила ускользающие по ветру полы обрызганной морской водой юбки, Парвати здесь бы понравилось. Для неё золотой была Индия — те же пляжи, утренний смог в Кочине, куда они выбирались с тётей Рукмини, шёлк нарядных курт и блестящие украшения женщин. Золотая дымка укрывала по утрам дома, и пыль на улицах тоже была золотой, и золотым… золотым было пламя погребальных костров.
[indent]Падме хотелось верить, что огонь, через который ушла Парвати, был алым, как её любимое сари — как гриффиндорские знамёна — он ей так шёл — но она никогда этого не узнает.
[indent]Как не узнала об Арнольде Пизгуде Парвати — Падма ничего ей не сказала, скованная не испугом, нет, — сестра бы не стала лениво наклонять голову, увенчанную венцом сложно уложенных кос, и растягивать губы в игривой улыбке — Падму, её умницу Падму, преследовал образ однажды встреченного мужчины, что поймал её у дверей лифта! — а остановленная внезапным сознанием первого своего секрета, не разделённого с близнецом, что была с ней с материнской утробы.
[indent]Но этим летом всё изменилось — стало ярче, острее — и это были едва ли видения, или наведённые кем-то мороки — она правда видела его. Призрак, как она его назвала, пусть и знала имя (пусть и Гермиона Грейнджер на собраниях «Армии Дамблдора» не уставала повторять, что страх перед именем усиливает страх перед тем, кто его носит, — Падма не могла поделать ничего), был с ней неустанно — показывался наяву и преследовал во снах. Она часами сидела на крыльце, вцепившись в тёплый бок Аттикуса — больно прихватывая длинную мягкую шерсть, и, держа наготове палочку, беспокойно вслушивалась в шелест волн и до рези в уставших глазах — она читала при свете свеч — в доме, что снимала Падма, были проблемы с электричеством, но она была слишком измучена бесконечными тревожными грёзами, почти изуродована собственным горем, чтобы заниматься ещё и им, — вглядывалась в прибрежную тьму, вне всякого сомнения, скрывавшую его.
[indent]Та же вязкая тьма стала ему щитом, едва он резко затворил за собою дверь — и это движение грохнуло громом, заставив Падму нервически дёрнуться всем телом; табличка «закрыто», оставленная на двери, — она не запирала аптеку, как всегда делал мистер Малпеппер, уходя, ведь она была ещё здесь, — до того громко хлопавшая, подцепленная ветром, остановилась — и мёртвая тишина встала между ними стеной.
[indent]Блеклый сизый свет люмоса, умирающей звездой застывший на кончике чужой палочки (она почти схватилась за свою, когда он потянулся к внутреннему карману пальто) — её отражения запрыгали по склянкам и банкам на полках, зажгли позолоченные уголки старых ценных книг, — вмиг собрал вокруг Арнольда Пизгуда мглу — тени распустились, словно ночные цветы, забирая его в чёрное, оставили провалы под глазами и синеву щетины на щеках. Она шагнула к выключателю — ступила в лужу плавкого, топкого серебра, залившего дощатый пол, — будто забыла, что была волшебницей, но задержалась на мгновение, позволяя себе тайно разглядеть его в полутьме ещё раз: каменный профиль с героических барельефов, обмётанный серо-синим — из-за холода?.. — рот, по-прежнему сжатый так крепко, что это пугало, и широкое, монолитное, как кусок базальтовой скалы, пальто, в котором он выглядел обескураживающе зловеще (и правда походил на призрака — совсем немного), — так, что она разом поверила во все истории о нём, что когда-либо слышала.
[indent]Дело, о котором он говорил… пришёл ли он убить её?
[indent]Этот сладковато-кисловатый тошнотворный привкус — отзвук запаха, что он носил на себе, — внезапно оказался на её языке, когда Падма щёлкнула кнопкой, и свет заполнил помещение от пола до потолка. Арнольд Пизгуд решительным шагом пересёк комнату из края в края — и теперь стал очень близко: их разделяла лишь аптечная стойка — и это казалось и бездной, и ничего не стоящим преодолеть расстоянием одновременно, ведь то, как он возвышался над нею... Мерлин Великий, какой же он был высокий! Падма решительно, почти дерзко вскинула подбородок и прищурилась, с вызовом глянула в лицо, старательно избегая глаз, попыталась сглотнуть плотный склизкий ком, но тот только ширился в горле по мере того, как он говорил, небрежно оперевшись на стойку — точно так, как она и помнила, как и видела — видела ли? — в Хогсмиде.
[indent]Мысль о возможной собственной смерти внезапно показалась выносимее прочих.
[indent]У него не было этого голоса — выскобленного, полного огня совершенного голоса, по сравнению с которым всё остальное, совершенно всё, казалось неправильным, — но было другое: усталость без меры, без края, и такая сила — такая искренность, искусно сокрытая в наборе излишне вежливых, слишком английских фраз, — тотально лишавшая воли, что Падма не сразу нашлась, что ответить — и не ответила.
[indent] — Я… секунду, — где-то в глубоких карманах юбки ожил секундомер — нужно было снять с огня кровевосстанавливающее зелье, которое кончилось у них на днях, и Падма запустила руку в складки ткани, исчезая в задней комнате, откуда тотчас пахнуло жаром и травами. Аттикус ожил — кинулся под ноги, но она шикнула на него, взметнула юбками, — больше растерянно, чем зло, отмахнулась, успокаивая, и быстро перекрутила волосы в жгут, что тотчас оплёл мокрую шею, — они могли помешать, пока она снимала с полотенцем котелок — какая из неё была теперь волшебница?
[indent]Арнольд Пизгуд, верно, методично измерял порог, не решаясь войти, — ждал её, иначе как ещё можно было объяснить, что Падма врезалась в него — опять, как тогда, в Министерстве, почти два года назад, — едва ли не разлив дымящееся зелье на них обоих. Его сильные пальцы впаялись в её предплечье — незакрытые палантином руки обожгло холодом даже сквозь блузу, продрало до самого позвоночного столба, — а потом он плавно развернул её — так, что они поменялись местами, и отпустил — резче, чем следовало, будто боялся.
[indent]«Или резче, чем ты ожидала, сестра?» — музыкально рассмеялась стоящая у порога Парвати, держа рвущегося из хватки Аттикуса за загривок и играя глазами, в которых так ярко, ложными звёздами, отражался свет. Падма упрямо мотнула головой — её здесь не было, её не могло здесь быть — она сама видела её тело — опутанное нитями магии, усыпанное цветками лотоса и сухими зёрнами риса, оно лежало в одной из дальних комнат дома семь с половиной дней, и у Падмы было достаточно времени, чтобы его изучить, — и грохнула котелком о стойку, собираясь с мыслями: она убежала от разговора, но не от него, не от Арнольда Пизгуда, — ему всё ещё нужно было что-то сказать. Предплечья, кажется, до сих пор горели там, где он коснулся её, и она подавила желание коснуться тоже, поверх — стереть — или запомнить? — это ощущение чужой физической силы, но...
[indent]— Прошу прощения, мистер Пизгуд, к сожалению, я ничем не могу вам помочь, — начала она, помешивая палочкой зелье — три раза по часовой, пять раз — против, три раза по часовой, пять… — я всего лишь фармацевт, не колдомедик. Возможно, вам стоит обратиться в больницу Св… —
[indent]Он вновь вдруг встал невыносимо, страшно близко — накрыл её своей тенью, и Падма нахмурилась, стараясь скрыть в очередной раз подступивший испуг и, неожиданно, смущение, — ведь он посмотрел: жадно, отчаянно, с одержимой нежностью, которая, как луч, прошила навылет хуже Запрещённого заклятия, — он, Арнольд Пизгуд, опасный, безжалостный, раненый.
[indent]«Как я».
[indent]И этот запах…
[indent]— Вы умираете, мистер Пизгуд? — спросила она громким шёпотом — так, что у неё за рёбрами что-то дёрнулось. Это бы многое могло объяснить, но, на самом деле, она обманывала себя — это не могло объяснить ничего: ни его людей, что следовали за ней в толпе безликой тенью, ни его самого, наблюдающего из тьмы, ни тем более того, как он смотрел на неё — будто она была этой болью, текущей под кожей, словно кровь, — вместо крови текущая.
[sign]I want him but we're not right. [/sign][nick]Padma Patil[/nick][status]mirror, mirror on the wall[/status][icon]https://i.imgur.com/W567Xp6.gif[/icon][lz]I should go now quietly for my bones have found a place to lie down and sleep where all my layers can become reeds, all my limbs can become trees, what a mess I leave... to follow[/lz][fandom]the wizarding world[/fandom][char]падма патил, 19[/char]
Отредактировано Apollo (2021-10-28 11:05:58)