гостевая
роли и фандомы
заявки
хочу к вам

BITCHFIELD [grossover]

Информация о пользователе

Привет, Гость! Войдите или зарегистрируйтесь.


Вы здесь » BITCHFIELD [grossover] » Фандомное » кто вёл его на Геликон и управлял его шаги?


кто вёл его на Геликон и управлял его шаги?

Сообщений 1 страница 3 из 3

1

Terpsichore & Apollo
девятнадцатое число, поздний майский вечер — двадцать одна минута до закрытия небольшой кофейни «Коринф» в Латинском квартале, Париж, Иль-де-Франс, Франция;

https://i.imgur.com/csmGJqu.gif  https://i.imgur.com/hrVnl2Y.gif
https://i.imgur.com/i7wVcBq.gif  https://i.imgur.com/uD0hypK.gif

Муза! Об этом и нам расскажи, начав с чего хочешь.
Гомер, Одиссея (пер. В. В. Вересаева)

[indent] Парижская весна растекалась в воздухе запахом цветущей вишни — после прошедшего накануне затяжного дождя тот усилился, стал едва ли выносим — и Эварист привычно отёр лицо, не сводя взгляда с вечернего неба: в рваных по краям тёмно-перламутровых облаках — прежде предвестниках бури — теперь в красном огне стояло небо. Он многое вспомнил, ещё больше ему только предстояло вспомнить, но…
[indent] Кто-то ещё, кого он, Феб-Аполлон, знал на заре времён, был здесь, в Париже, куда приезжали все, у кого, как и у него, более не было дома, он чувствовал — и он должен был найти его.
[icon]https://i.imgur.com/lP3oPcE.gif[/icon][nick]Évariste de Forges[/nick]

Отредактировано Apollo (2021-10-18 18:32:02)

+7

2

[nick]Matteusz Zawadzki[/nick][icon]https://forumupload.ru/uploads/0019/e7/78/1431/732589.gif[/icon]

[indent]
[indent] Придавленные пепельницами салфетки треплет легкий ветерок порывом, заставляющим деревья через дорогу перешёптываться о наступающей ночи. Выставленные у входа плетёные стулья собираются вместе, сдвигаются круглые столы, по асфальту дребезжа тяжелыми и устойчивыми ногами, опутываются все прочной цепью, от которой на ладонях остаются грязные следы.
В конце мая темнеет поздно, особенно погожим вечером; ко времени закрытия будто бы на реальность опрокидывается краска на несколько тонов темнее, ложатся тени и включаются первые фонари - пара минут после девяти, ещё совсем рано. Лёгкой, но уверенной поступью он, чьи бёдра и ноги замотаны в длинный черный передник, лавирует меж опустевших столиков внутри, убирая последние чашки и пустые пакетики из-под сахара, случайно сметенные на пол, расставляет стулья на места и в одному ему заметный порядок. Сливается с тенями, уходя в подсобку, чтобы вымыть руки, сгрузить посуду в посудомоечную машинку. Он не выдерживает, проведя все часы с обеда здесь, и в тесном коридоре вскидывает руки над головой, потягиваясь в стороны - мышцы откликаются с благодарностью, а телу приходится довольствоваться малым. Разминает плечи, шею, и каждое его движение даже сейчас, за работой, наполнено едва уловимой изящностью, будто бы ему вот-вот на сцену выходить, и он вживается в тщательно отрепетированную роль, вступает в неё, соединяется.
Перекидывает вафельное полотенце с одного плеча на другое; он возвращается за стойку, где его ждёт кофемашина, которую нужно привести в порядок в конце долгого рабочего дня, и недописанное на завтра эссе. Ещё десять минут, после сможет заняться первым, оставляя второе на позднюю ночь дома, а пока всё свое внимание посвящая правильной расстановке сиропов.

[indent] Заходящее солнце разукрашивает небо, а в открытую настежь дверь и раскрытые на втором этаже окна льётся аромат цветущей вишни и шум скидывающего с себя рабочие оковы города. Гирлянды разноцветных фонарей, запах индийской кухни и громкий спор на испанском - всё смешивается в одно, пульсирует артерией, выливается на палитру густой гуашью ночи.
Маттеуш напевает себе мелодию, услышанную сегодня днём. Он тратит несколько часов после полудня, чтобы вспомнить, где это могло произойти, но оставляет это дело, просто позволяя ей подхватить себя, губам и пальцам бездумно отдаться этому ритму, едва знакомым словам стать молитвой по частоте повторений.

Он просыпает сахар, когда совершенно внезапно рядом со стойкой возникает человек - дверь всё ещё раскрыта, и шум дороги, смех и голоса с улицы заглушают всё остальное. Незнакомое движение в уголке глаза обращает на себя внимание.

[indent] вздрагивает

[indent] Внутри даже больше, чем снаружи - только дрогнувшая рука, держащая емкость с сахаром, засыпая его в сахарницы в привычном вечернем ритуале. Теперь он рассыпавшийся по столешнице, приклеится к ладоням, что будут его сметать. Поджимает губы, решая посмотреть на посетителя. Когда закрываются библиотеки, они здесь редкость, предпочитая уютным в дневное время кофейням бары, а чёрному кофе - что-то покрепче. Но не этот мужчина.
У Маттеуша уходит какое-то время, чтобы перестать смотреть - оторвать взгляд, отвернуться, извиниться за бестактность, и начать всё с самого начала: поздороваться, спросить заказ, имя...

[indent] имя

[indent] Глаза бледные не перестают смотреть, брови сходятся на переносице. И это наваждение нужно с себя скинуть - нужно найти для этого силы, нужно захотеть моргнуть и отвернуться. Вернуться к сахару на столешнице, и заказу - последнему на сегодня - с именем на бумажном стаканчике.
С улицы доносится гудок клаксона, что полосует застывшее будто бы во сне сознание, следом звучит ругань водителя и велосипедиста, просчитавшегося и едва не попавшего со своим манёвром впросак. Этого оказывается достаточно, чтобы сморгнуть и вернуться в реальность. В реальности перед ним стоит мужчина - светловолосый, ясноокий, обладающий, кажется, необъяснимым пониманием и терпением к нерадивому бариста, если всё ещё доброжелательно улыбается и тихо ждёт. Опущенные над стойкой лампы, источающие приятный глазу мягкий жёлтый свет, больше теней бросают на лицо и руки незнакомца, чем позволяют его рассмотреть.

[indent] увидеть

[indent] Сметает сахар ребром одной ладони в другую, вытряхивая его в глубокую мойку из нержавейки, возвращается, бубня себе «простите» под самый нос, вытирает руки о передник.
[indent] — Вечер добрый, я слушаю Вас.
Стандартные фразы, заученные, на уровне рефлексов говорящиеся, а вот сердце почему-то заполошно так в груди трепыхается. Неужто так испугать получилось? Вроде поляк по рождению не из пугливого десятка, но пальцы сейчас сами в наугад взятый стаканчик впиваются нервно. Губы дергаются, но к улыбке они не сильно приучены, получается странно.
Кто-то из знакомых? Увиденный на днях во сне? Однажды встреченный взглядом зритель из зала? Копошится, скребётся на подкорке, где-то на затылке, совсем рядом с дыхательным центром, не иначе ведь - из-за этого дыхание так и перехватывает.
Безумие форменное, игры уставшего разума, так сосредоточенного на эссе, на предстоящем экзамене, на том, чтобы закрыть кафе и вернуться домой - в маленькую квартирку, со стоящими у окон с массивными подоконниками в кадках цветами, с тёмными шторами и плохим светом, что на незнакомца реакция странная, необъяснимая.
Кафе, к счастью, пустое, никто не становится свидетелем.
[indent] — Мы с Вами где-то виделись? - без намека на попытку завязать разговор с намерениями в конце попросить номер, без желания поддержать small talk в компенсацию за неловкую тишину перед этим, за поведение, что не к лицу бариста.
Вопрос внезапный для самого себя - нельзя быть таким беспардонным, так сокращать священную дистанцию между бариста и клиентом, но узнать хочется больше. Это жжётся неожиданно и беспричинно, нужно уже быстрее услышать заказ, пока румянец не расползся по бледному лицу, и спрятаться за кофемашиной, заглушив свои мысли шипением кипящего молока и звоном кассового аппарата, но он всё ещё стоит, смотрит, ждёт.
[indent]
[indent]

Отредактировано Terpsichore (2020-06-02 21:16:36)

+5

3

[indent]
                                   I’m gonna tell you something you don’t want to hear
                                   I’m gonna show you where it’s dumped but have no fear

[indent]Эварист не спал — сны всё больше напоминали обмороки, в которые он проваливался ночами, когда вверху недвижимо светлело весеннее небо, — в нём до того всё напрягалось, что где-то в ушах или выше ушей тонко звенело, звон становился всё гуще, всё пронзительней, будто он погружался без сопротивления и воли в водяную и беспробудную глубь, где она встречала — и вела его. Он (Эварист не знал, кто был этот «он», больше чувствовал — слепая сила, задавленная веками мощь) никогда не видел её лица — даже когда она оборачивалась, запредельно синея глазами — те оставались лишь двумя искрами, мягко блеснувшими в темноте. Всё, что он знал — тонкое белое запястье в переплетениях мягкой — «воловьей», — услужливо подсказывало подсознание, — кожи, (которой бойцы в Греции обыкновенно запечатывали кулаки, обвивали предплечья), млечно-нежный запах, что всегда терялся за ухом, у линии роста волос, и лёгкий флёр свежих цветов и трав, ссыпавшихся из венка на её голове на голые плечи.
[indent]И каждый раз в голову набатом ударяло ужасное — чьё-то имя — на языке, на котором он не говорил, но который знал, пусть во сне и нельзя было ничего разобрать, — так, что он рвался прочь по коридорам, разрывая собственным телом вязкую муть сна, не понимая собственно, куда направляется, проскальзывая повороты и сбиваясь с дыхания.
[indent]Реальность настигала Эвариста, подобно солнечному удару: на кажущихся бесконечными лестницах Монмартра, у пирамиды Лувра, чьи скрещения напоминали рыболовную сеть, в глубине метро — где-то между станциями Конкорд и Тюильри, среди толп людей, в лица которых он вглядывался так пристально, что начинали болеть глаза, — город, что взрастил его, вёл, как туриста.
[indent]— Как тот, что не знает тебя, может тебя вести?.. — Вопрошала она, опаляя кромку уха холодом, когда он до половины высоты взлетал по стене, но был остановлен следующей, неизменно выраставшей перед ним, словно из-под земли, метался в одну сторону, в другую — и тормозил, вновь и вновь ссаживая до крови ладони…
[indent]Эварист влетел в аудиторию — и двери позади него сомкнулись, грянув громом. Он ходящей нервной дрожью рукой забрал назад было прилипшие ко лбу влажные волосы, проскользил по косяку плащом, осыпанным каплями дождя — мелкой, надоедливой моросью, сыпавшей с неба с самого утра, — и осмотрелся, не понимая, где находился, и было ли сном то, что он видел минуту — или тысячелетие назад. Ряды парт поднимались вверх, точно склоны лесистого Геликона, где таинственно журчали священные воды Гипокрены — и он вдруг вспомнил пустоту рук, как она утекала сквозь пальцы — давно, на границе тёмных веков, — растворялась, будто её и не было никогда, — и сжал ладонь в кулак.
[indent]Студенты с первых рядов — и только первых рядов (сегодня он вёл семинар) обернулись на него, невыспавшиеся, напряжённые, посмотрели — но без насмешки. Одна из девушек соскользнула с парты, возвращаясь на место после перерыва, и он вдруг услышал этот длинный звук, с которым лопнула — и разошлась ткань реальности — и вздрогнул против воли.
[indent]«Как тот, что не знает тебя, может тебя вести?..»
[indent]Всё было гораздо, гораздо страшнее — как мог идти он, не зная, кем он являлся?
[indent]Но он, после всего, как и прежде, шёл.
[indent]— Давайте вернёмся к великим трагикам, — предложил Эварист (будто это могло помочь, будто это помогало — определять себя через другого, человека или бога), чеканя каждый шаг, бросил на стол портфель, спустил по плечам мокрый плащ, легко выпутался из него и одним быстрым движением оттянул ворот рубашки от мокрой шеи. Зашуршали конспекты, умница Ив — она всегда сидела впереди, прямая, как молодое деревце, — закашлялась, прячась за тыльной стороной одной из ладоней, — весна, аллергия, — но никто не ответил — все словно чего-то ждали, и де Форж резко, едва ли зло выдохнул, понимая — ждали его.

                                   there’s something inside you
                                   it's hard to explain

[indent]Кто-то вязал ему галстуки — мягкие, аккуратные узлы, — пропускал воротник между пальцами, как бы приглаживая, касался щеки, провожая, — слишком слабо, чтобы это было похоже на пощёчину, и слишком резко, чтобы стать лаской, — отказываясь вместо того целовать — боясь размазать карминно-красную помаду, так аккуратно, точно, подводящую губы, что казалось — можно порезаться, посмей он дотронуться. Ему впервые, после череды ночей, проведённых без сна, удалось сомкнуть глаза, спрятавшись за стеллажами в библиотеке и уронив голову на сложенные на столе руки. Семинары кончились — и он едва ли помнил, как провёл их, с окна тянуло ветром, гремело тяжко, сотрясая всё небо, широко озаряя землю красными сполохами, но проснулся он не поэтому — кто-то смотрел на него — и даже не потрудился сделать вид, что этого не было, когда он взглянул в ответ. Это была студентка — вряд ли пуганая первокурсница — он легко отличал их от прочих — может, master, — и он слепо, почти презрительно сощурился на неё, ждал, когда она опустит голову (сколько их было таких, в Пари-Сорбонн, смотревших на него из-под ресниц) в короне золотых кудрей, смущённая, с ягодными пятнами, вдруг растёртыми по щекам — но она внезапно вздёрнула подбородок — и взгляда не отвела, и Эварист узнал, что было в её глазах, что-то, чему он не мог дать названия, но очень, очень хорошо понимал.
[indent]Будто человек, которого ты искал несколько веков, встретился тебе в метро.
[indent]Стук её каблуков зазвучал просыпанными по дощатому полу бусинами — и отдался эхом, когда Эварист рванул за ней, как и во сне, как и сто, пятьсот, тысячи лет до этого — и превратился в допотопные удары грома, раскалывающиеся в небесных высотах, — так, что он развернулся в движении и остановился, предупредительно вскидывая руку. Откуда-то он — или некто внутри него знал — прежде это тоже было именем — для всех, но не для него.
[indent]Для него это было отцом.
[indent]Он проснулся, опять и вновь — настолько разбитый усталостью, точно совершил огромный переход где-то в горах Пинд. Сердце колотилось сильно, как при подступающей рвоте, грозя проломить рёберную клетку, оглушительной музыкой вставало биение крови в артериях. Вокруг двигались и сдавленно шумели люди — библиотекари отключали лампы, разгоняя засидевшихся до неверных сумерек посетителей, и он заспешил тоже, пусть и дом — то, что он называл домом, — казался ему чужим и пустым: ныне сон был явленнее любой реальности.
[indent]Когда он вышел на рю Сен-Жак, нервно поправляя ремешки сумки, и двинулся вверх по улице, к Сене, гроза уже уходила — слабые отсветы вспыхивали и мерцали над горизонтом, а сдавленное ворчание грома раздавалось где-то вдали. Лицо обдало тёплым тяжёлым ветром, точно нутро древнего храма устало выдохнуло в конце долгого дня; Эварист поднял голову, и немо, ровный и прямой, следил, как гроза уходила всё дальше и дальше, а потом криво усмехнулся — сам себе: «да я же с ума схожу». Он похлопал по карманам в поисках сигарет, потянулся было за зажигалкой, старой, ещё отцовской, чтобы закурить, но не нашёл её, и, досадно поморщившись — больше потому, что у  него валилось из рук всё, к чему он только прикасался, — курил он редко, смял пачку в руке и бросил её в ближайшую урну на рю дез Эколь, бесстрастно, как петлю, накидывая на шею проводки наушников.

                                   there’s something inside you, boy
                                   and you’re still the same

[indent]«Коринф», до которого де Форж шёл, скорее, по старой привычке (кофейня воскресла благодаря случайности и выписанному чьей-то щедрой рукой чеку, когда он сам был ещё студентом, однако помнил его, пожалуй, только хозяин, замкнутый, но добродушный мужчина с тёмной окладистой бородой и тёплыми глазами — баристы сменялись быстрее, чем сезоны года, и лишь немногим удавалось задержаться) встретил его той чрезмерной тишиной, от которой он просыпался далёкими ночами в Нормандии, где однажды родители решили провести август. Эварист бросил быстрый взгляд на часы — «успел» — и широким шагом пересёк нижнюю комнату, направляясь к барной стойке, думая, как скоро он заснёт опять — и заснёт ли вообще.
[indent]Кофе, впрочем, здесь не определял ничего.
[indent]Молодой человек по ту сторону разделявшей их стойки двигался, точно язык пламени под ветром — плавно, неуловимо, быстро — подтянутый, гибкий, тонкий в поясе, но под бледной кожей на плечах и руках были мышцы, похожие на сплетение стальных канатов, — это Эварист видел ясно. Он поднял голову, вежливо — как иначе — заговорил: «Вечер добрый, я слушаю вас», — всё ещё отряхивая от просыпанного сахара длинные ладони. Де Форж часто видел его здесь, реже — в коридорах университета, «Маттеуш» — гласил медью блеснувшей бейдж — был студентом, ненамного, верно, младше Эвариста, но из светлых, как колотый лёд, глаз, на него вдруг посмотрели века  — и обрушились — знакомыми каменными уступами далёких высот, шорохом гальки в морских волнах и тихим стуком падающих с деревьев плодов

...тонкими, серебряными голосами: «спой нам, Кифаред, спой!», — переливавшимися, точно тугие струи источников в высях родных гор в свете ярких утренних лучей. Он смеялся в ответ — Эварист не знал, что мог так смеяться, зычно, молодо, — и легко задевал струны кифары — игрался: как бы пробовал одну, вторую, — смотрел на ту, что готовилась повторить его движения, словно в глади озера, кладя белые с плектором пальцы на корпус лиры, ждал, когда застынет в ожидании мир, — и вдруг начинал петь, ясно и совершенно.

[indent]— Мы с вами где-то виделись? — Эварист нахмурился, пряча смущение — едва ли успешно — за изменениями лица. Отвечать не хотелось — хотелось показать (вереница видений, вневременной сверкающий поток — тёмные коридоры лабиринта Кносса со световыми колодцами, алые фрески на стенах погребённых Везувием помпейских вилл, галереи мастеров Возрождения — что было дальше?..) и, позже, спросить: «видите ли вы то, что вижу я? Понимаете ли вы язык, на котором говорю я? Знаете ли вы то же, что знаю я?»  — Но он вдруг малодушно обнаружил в себе человека, что, подобно Эдипу, не хотел более ни знать, ни видеть. 
[indent]Если бы он мог позволить себе слабость, если бы он только мог.
[indent]— Вы танцевали, —  на вершинах Олимпа, в залах Флоренции, в пустой оранжерее где-то в Британии с выпуклыми круглыми сводами католического собора, — но сказал Эварист не это — каким безумцем нужно быть, что поверить: — Я видел вас, не на сцене, однако… — Он с трудом подавил становящееся нестерпимым желание коснуться пальцами век, надавить на них, сминая ресницы, и раздражённо повёл плечами — что за драму он разыгрывал: — Простите, я не должен был.
[indent]Он резко, одним ребром ладони отвёл от лица упавшую прядь — и, двинув скулами, выскобленным, лишённым эмоций голосом попросил:
[indent]— Американо с собой, пожалуйста.

[icon]https://i.imgur.com/lP3oPcE.gif[/icon][nick]Évariste de Forges[/nick]

Отредактировано Apollo (2020-08-06 09:39:44)

+4


Вы здесь » BITCHFIELD [grossover] » Фандомное » кто вёл его на Геликон и управлял его шаги?