в голове байлета тихо и безмятежно. в опустевших стенах шамбалы всякий звук гулко отражается от стен, совсем как в соборе. в часовне гаррег мака свечи перемигиваются ослепительными огнями. в шамбале/гаррег маке смешиваются запахи свежей крови и затхлой пыли. байлет с трудом отличает реальность от своих воспоминаний: они похожи во многом, хоть и отличаются кардинально. богиня покинула фодлан, покинула своих детей, покинула байлета. он убил её самолично, кажется. он не уверен до конца. тело байлета было храмом, и он без колебаний осквернил его. 

это было его решение, осознанное, принятое им единолично. в мире, где всё решается — решалось — в прошедшем времени, надеется байлет, — за людей заранее, где сама их ценность определяется — определялась? — не личностными качествами, а кровью, бегущей по жилам, выбирать что-то самостоятельно — это роскошь непозволительная. это привилегия, которая, как он надеется, вскоре будет доступна всем. в мире, где нет богов и не кресты, а достижения возвышают одних над другими. такой мир байлет хочет оставить после себя. он не надеется, что доживёт до момента, когда сможет увидеть его во всём великолепии. 

байлет думает о своей матери. ситри тоже принимала решения, недоступные многим. опрометчивые в чем-то, быть может, не совсем обдуманные. она не колебалась зато ни одно мгновение. у неё на это и времени, наверное, не было. думает о том, как некрасиво она умирала: истекая кровью и чем-то ещё не менее мерзким. ей было больно, наверное. страшно, возможно, но не за себя, вероятно. её байлет тоже убил, если подумать. 

(рея её тело потом прячет в глубинах бездны не как дракон, но как паучиха, чахнет над ним и влажно дышит. не может, не хочет дать ей сгнить в холодной земле. не отпускает даже после смерти, и это каприз избалованного ребёнка, а не мудрой женщины, которой она пыталась казаться.)

рея истерично кричит и срывает глубокий голос, которому столетия внимал фодлан. рея рычит, скалит зубы и с тонких чешуйчатых губ слетают капли ядовитой слюны. винит байлета во всем и клянётся вырвать сердце из его груди. у меня нет сердца, думает он — легко и просто, факт, с которым он смирился. меч создательницы змеёй оборачивается вокруг мускулистой шеи, сжимается покорно — ломается что-то под рёбрами и лопается драконья кожа, как перезрелый плод. сердце почему-то появляется после убийства.

(ситри умирает во второй раз, и это тоже чьё-то решение. элфрик не жалеет об этом, разумеется. ситри умирает дважды, плоть кипит, сплавляясь во что-то новое, и это даже хуже, чем смерть. лучше бы рея позволила ей сгить в безразличной земле. но она о своём решении, разумеется, тоже не жалеет.) 

байлет тоже ни о чём не жалеет. 

на его руках застывает ржавой коркой кровь — ощущение знакомое и привычное. раньше только оно подталкивало его поднимать меч снова и снова. раньше лишь оно пробуждало в нём какое-то подобие жизни. сейчас в нём жизни слишком много для мёртвого, она колотится за грудиной, пульсирует в висках и кончиках пальцев. байлет не может вырвать это из себя и не знает, как с этим существовать. он никогда не был живее, чем сейчас, и не уверен, что готов так быстро с этим расстаться. 

байлет смотрит на йеритцу. ему хотелось бы, чтобы это было с нежностью или хотя бы с пониманием — потому что тогда это было бы правдой. он многому научился, но взгляды всегда были самым сложным. что-то кипит в его крови, шумящей в ушах, и впервые за долгое время это не голод и не жажда погибели. он не знает, в какие слова облечь это и как выразить бессловесно. он знает, что такое любовь, на собственном опыте и из умозаключений. он любил джеральта, сдержанно и на увеличивающемся расстоянии, проливая слезы над его бледнеющим лицом. эдельгард любила его, кажется, вопреки всему, что он делал, или как раз именно поэтому, а он полюбил её пыл и целеустремлённость настолько, что пошёл следом, не оставив места сомнениям. ситри любила его так, как способна, вероятно, лишь мать: слепо и самоотверженно, и байлет чувствует что-то сродни сожалению, что не знал этого лично. сотис, думается ему, тоже любила его, так, как могут любить только боги, держа его руки бесплотными пальцами и рассеявшейся бирюзой оседая в волосах. может ли любовь быть такой — тлеющим пеплом на оживших лёгких? может ли любовь быть такой — вгрызаться в сердце и тупо скрестись под рёбрами? 

байлет смотрит на йеритцу так, как смотрят на нечто обретенное, но осознанное лишь недавно. 

он слышит предупреждение глухо, как сквозь толщу воды — или как из-под земли. он слышит, осознаёт, что последует за этим, но не двигается с места. в его руке зажат меч привычно, но он не поднимает его до последнего. в последний момент — тоже. 

некоторая правда доступна лишь в конце. 

боль не приходит там, где он её ожидает. лезвие замирает над самой его кожей, не рассекая её, и байлет удивлён выдержке йеритцы ровно до тех пор, пока зрение не подергивается радужной плёнкой. это знакомо до боли, это давно забытое, это то, к чему он не прибегал, казалось, целую вечность. это, может, не тот ответ, который он искал, но это тоже всё объясняет. 

никто не ругает его за медлительность. никто не порицает его за бездействие. байлет слышит — или ему лишь кажется, что слышит, — только вздох, бесконечно тяжёлый, бесконечно усталый. может, даже его собственный. всё происходит обычно быстро, за один вздох или два, если он слишком задумается. сейчас — байлет мгновения отмеряет иначе — сердце пропускает удар, проталкивая по сосудам кипящую кровь. длани времени всё так же податливы, как раскаленный металл, и покорны его воле, как слабый ум, и он хочет знать, почему. 

когда к зрению возвращается прежняя острота, байлет готов. когда йеритца порывисто замахивается, байлет не колеблется. сталь высекает искры из тысячелетних позвонков, звук будоражит до самой сути. но всё не может закончиться так быстро. тем более, не может закончиться здесь. 

— мы куда-то спешим? — спрашивает байлет без иронии в голосе. наваливается всем телом, отталкивая от себя подальше, но не так, чтобы это выглядело отказом. он держит свои слова, просто для некоторых обещаний время ещё не наступило. 

(течение времени нельзя изменить, но байлет может. значит, и ему решать, когда это произойдёт.)

— я дам тебе то, что ты хочешь, — обещает он искренне. опускает меч и протягивает руку. если бы только все проблемы в мире решались таким образом. — обязательно дам. но не здесь. и уж точно не сейчас. 

байлет смотрит на йеритцу — долго и выжидающе. и если это любовь, то он надеется, что она сквозит в его взгляде. 
[nick]Byleth Eisner[/nick][status]apneusis[/status][icon]https://i.imgur.com/9e7ADj0.png[/icon][fandom]fire emblem[/fandom][char]байлет айснер[/char][lz]кто приютил в себе хаос и смог кормить его с рук, кто подготавливал собой почву для нового человека, кто путешествовал в себе и нашел себя только на самых окраинах, и заблудился.[/lz]