[indent] Что же, вот и оно, думает Дориан, глядя в небо. Стоя там, где Старший впервые явил себя миру. Оставил свой безжалостный отпечаток.
Брешь зловеще гудит в ответ. Пульсирует рваной раной.
Тот еще вид. Головокружительный до тошноты. Завораживающий – своей противоестественностью. 
Лицо обжигает холодом, ветер запускает в волосы жесткие пальцы. Особенно сильный порыв щедро осыпает мелким колючим снегом пополам с пеплом, и Дориан морщится. Ворча, пытается плотнее укутаться в плащ.
Впрочем, дрожью до самых костей его пробирает не только от холодной погоды.

Печать мучительной смерти разливается по долине, как смрад. Еще бы: столько жизней в один момент нашло здесь свой страшный конец. Отголоски все еще слишком свежи, а порванная Завеса не дает им рассеяться, утихнуть. Будто снова и снова вскрывает рану, стоит ей чуть затянуться.
Огромные глыбы красного лириума усиливают и без того гнетущую атмосферу. Заполняют руины неумолчным гулом на грани слышимости. Дремотно тяжелым, обволакивающим пением. Искусительным шепотом, проникающим, кажется, прямо в голову.
И, как прикосновение к телу чего-то мерзкого, здесь чувствуется остаточный след очень мощной магии. Причем миазмы конкретно этой магии теперь, после прогулок во времени, знакомы Дориану даже слишком хорошо.
То же ощущение, что и в обезображенном замке Редклиф – отдаленно похожее на густой и вязкий аромат ладана в семейной часовне.
Вот только этот ладан отравлен ядом гниения.

Он отводит взгляд от Бреши, охваченный печалью и горечью. Стыдом за своих соотечественников.
Столько жизней принесено в жертву, стольким еще суждено погибнуть – и ради чего? Чтобы какой-то болван, претендующий на божественность, мог создать свой «идеальный мир»?
Видел он этот мир, большое спасибо Алексиусу.
Выглядело как полное дерьмо.
[indent] Будущее, что открылось им с Вестником по ту сторону временного разрыва, ужасало. Стремительно и неотвратимо приближалось к концу. Грозило в любой момент опрокинуться, уйти из-под ног.
Мир распадался на части. Сходил с ума.
Вестник шел бок-о-бок с Дорианом, все больше каменея лицом. Помогал выносить венатори ногами вперед. Лихо развеивал демонов, закрывал разрывы.
И казался до хрупкости юным.
Возможно, тут было виновато могильно-зеленое освещение, щедро приправленное сиянием красного лириума. А может, все дело было в том, как он смотрел на творящееся вокруг безумие – глазами глубоко и неприятно пораженного человека. У него на лице большими буквами было написано отчаянное «Верните все обратно».
Желание, которое Дориан разделял целиком и полностью.
Его самого ни на минуту не покидало ощущение нереальности происходящего. Что нужно делать, чтобы за какой-то год все стало настолько плохо? И кому вообще может понадобиться превращать мир в... это?
Все время, проведенное там, он чувствовал, как вокруг будто... звенело от напряжения. Словно перетянутая струна.
И надеялся только, что они успеют до того, как она лопнет.
   
Он думает об Алексиусе: не плохом, в сущности, человеке, от отчаяния ломающем мир на части. И о Феликсе: жалкой тени прежнего веселого друга, с мертвыми глазами и безразличной маской вместо лица.
От этих мыслей его настроение портится окончательно. Дориан чувствует мрачную решимость сделать что угодно, чтобы не допустить наступления того будущего.
Не дать Старшему превратить весь мир в Храм Священного Праха.
Праздное любопытство и исследовательский интерес, которые так манили подобраться вплотную к Бреши, сменяются желанием как можно скорее покинуть разрушенный храм.
Он не отказывает себе в этом.
[indent] День выдался ясным, хотя и обжигающе холодным. В основном – за счет ледяного ветра. Он треплет одежду, кусает лицо и пальцы и все норовит припорошить снегом с ног до головы. Впрочем, что Дориану зверский мороз, местным не страшнее комариного укуса. Ему уже успели растолковать: то, что он называет непозволительным холодом, еще цветочки по сравнению с настоящими ферелденскими заморозками.
Дориан стучит зубами, прячет нос в меховой опушке плаща. Щурится от бьющего в глаза снега. И вздыхает с облегчением, когда ветер приносит запахи не только снега и сосновой хвои, но и близкого жилья. Пахнет дымом из кузницы, лошадьми, собаками, горячей едой и свежей сдобой. В животе урчит, и он ускоряет шаг, с непривычки то и дело застревая в рыхлом снегу. Шагает тем бодрей, чем дальше отходит от руин храма. Да, поесть не мешает. Тем более что к местной еде, сперва казавшейся ему удручающе простецкой и однообразной на вкус, он уже попривык. Некоторые блюда даже начали ему нравиться.

Убежище было разочаровывающе крохотным поселением, лепившимся к скале. Несколько домиков, выросших на скудной каменистой почве – вот и весь оплот Инквизиции. Они, как перепуганные овцы, теснились поближе к церкви – будто даже домам было холодно так высоко в Морозных горах.
Морозные горы, фыркает Дориан. Типичный Ферелден – каждое название очень жизнеутверждающее. И за каждой, даже самой захолустной деревенькой – своя жуткая история. Из тех, что так нравились ему в детстве.

После резкой свежести, царящей снаружи, воздух таверны кажется ему затхлым и продымленным – но благословенно прогретым. В этот час здесь почти пусто. Густо пахнет горячей похлебкой и рыбным пирогом, а в камине ревет пламя. Он ждет, пока глаза привыкнут к скудному освещению, прежде чем подойти к Флиссе. Довольно вздыхает, когда снова начинает чувствовать пальцы. Высматривает место поближе к огню – и еще больше оживляется, заметив среди немногочисленных посетителей Тревелиана.
Как нельзя кстати занявшего столик перед камином.
Дориану срочно нужно отвлечься. Отогнать мрачные мысли. Например, разговором с кем-то, кто видит человека за словом «тевинтерец». Здесь, на юге, Дориан постоянно привлекает к себе внимание. На него испуганно таращатся. Косятся с подозрением, а то и с неприкрытой враждебностью. Шепчутся вслед. В тавернах же и вовсе смотрят так, будто от одного его присутствия портится аппетит и еда.
Ну, хоть не оплевывают, и на том спасибо.

Вестник же - совсем другое дело.
Дориан улыбается, подходя к столу, за которым тот устроился в компании еды и выпивки.
Путешествие во временную воронку сплотило их. Неразрывно связало жутким секретом, в который больше никто не мог быть посвящён.
Так поэтично.
И, похоже, после их маленького приключения Тревелиан тоже проникся к нему симпатией. Во всяком случае, точно не стал думать о Дориане хуже. Смотрит в ответ открыто, с тем же любопытством, что и в первую встречу в церкви.
- Я присоединюсь к тебе, если не возражаешь? - спрашивает Дориан. Ободренный этим взглядом, занимает место напротив, не дожидаясь ответа. С удовольствием протягивает озябшие руки к огню. – Подумать только, а я ведь считал, что это во Внутренних землях холодно!