ночами возвращалась
на место сражения

Плащ на краях пузырится вмятинами, в них заползает растаявший снег, у Цири под ногтями и под языком тоже есть такой — холод потрясающий, точно как у Аваллак'ха внутри. Снег со временем начинает казаться не самой страшной проблемой; и когда Креван отходит к стойке, предварительно завернув её в этот плащ, Цири устало морщится, откидываясь на грубую деревянную стену. В область скулы и под локоть забирается заноза, ещё одна сидит под сердцем; грызет и днём, и по ночам, смеётся, подмигивая из-за угла, забрасывает льдинками. Аваллак'х приводит Белый Хлад на верёвочке — ему ручной, ей злючий и кусачий, и Цири сперва долго кричит на него, а после устало дует, — но всё бесполезно, талой водой здесь не пахнет совсем.
Пахнет седой изморозью. Её волосами. Его травами. От людей вокруг — густым перегаром и несвежим пивом.
Цири думает, что лучше снег под языком, чем эта противная, пенящаяся кислятина. Она делает вид, что прикрыла глаза, но по правде руку не снимает с ножа, всё силится смять рукоять трясущимися, мозолистыми пальцами. Иногда впивается так крепко, что под веками крылья расправляет темнота — ну а дальше просто следует вздрогнуть, встряхнуть плечами, найти Кревана взглядом. Повторять до его возвращения.

Возвращение может быть долгим, и Цири привыкает даже к этому. Креван умеет получать лучшее жильё за меньшую цену, или сторговываться на обмен услугами — он кметам двух детей на ноги поставит, пару раз всего-то брезгливо сморщивщись, а они ему лучшую хату на пару ночей сдадут, что вот как раз без дела простаивает, только вчера ж хозяева скончались, не успели покамест ни с наследством разобраться, ни добро как следует пересчитать.
За всё — прагматичность, просчёт, деньги и дальнейший путь, правила игры, список того, что стоит сделать в новом мире в первую очередь, — за всё это неизменно отвечает он. Цири злится, или согласно кивает, или может всё сразу — спустя пару часов всё равно запихивает в себя купленный им суп, просит вторую порцию.
Лицемерие Креван носит и на поясе (как она — нож), и за пазухой, и на лице, и ещё на всём теле — всегда разное, всегда одинаково мерзкое, всегда действенное. Иногда Цири смотрит на то, как он спит — долго и мучительно разглядывает знакомые черты, ищет что-нибудь настоящее.

Оно есть?
Оно было?
Оно будет?

Дикая Охота каждый раз толкает в спину прежде, чем она успевает разобраться до конца. Эредин не отвечает Цири ни на один вопрос — ни пока тянет руки в кошмарах, ни когда остаётся по ту сторону настроенного Аваллак'хом портала. Иногда ей почти хочется, чтобы это прекратилось — но злость всегда больше любого желания. Злость обнимает Цири по ночам: она отворачивается от чужого лица и уходит в свою комнату.
И если Креван перед сном снимает с себя тысяча и одну маску, то Цири даже не снимает одежд.
Лишь бы было тепло.

из обломков некогда наших
собирала сколько-то своего

На его вопросы нет надобности отвечать.
Он бесконечно спрашивает, но Цири всё больше кажется, что для вида. Для её успокоения. Чтобы приучить разговаривать. Мне больно. Я хочу спать. Мне плохо.
А как тебе — я заебалась?
Цири прикусывает фразу за хвост, удерживает во рту последнюю букву, вцепляется в неё зубами до кровавой кашицы — чтобы та никуда не ушла, чтобы сейчас не говорить ничего такого. Злость иногда нужно сдерживать, помощь иногда — принимать. Она всё ещё морщится, вздрагивает, отстраняется — но уязвимости в этом теперь больше чем страха.

И поэтому Цири молчит. Недоверие поднимает голову вверх, а она рассматривает свои ладони. Руки без перчаток выглядят странно, нож она так и не снимает с пояса, только откладывает в сторону меч и плащ. Поломанные ногти улыбаются беззубыми ртами, на ладонях следы от чужих улыбок. Прозрачные лунки, корявые полумесяцы. Иногда Цири странно, а хотелось бы чтобы было никак.
Но никак здесь точно не ей.
Она поднимает голову резко, аккурат когда он отходит; провожает взглядом спину, смазанную светом печи, покрытую танцующими оранжевыми пятнами. Засматривается на блики в янтарных волосах; фигура Аваллак'ха хорошо узнаваема всегда, даже если в глаза бьёт пламя, или если его укутывает чернильным одеялом, или если его просто нет рядом — Цири легко воспроизведёт по памяти всё в мельчайших деталях. Спародирует интонацию голоса, вздёрнет одну бровь, изобразит усталый вздох.
Сколько вопросов, ну что ты, Zireal, лучше отдохни. Она кусает ему руки — хватит, посмотри на меня нормально, блять, я не ребёнок, и не Лара Доррен.

Раньше Цири улыбалась, когда думала, что у неё есть хотя бы это — нечто, похожее на условный рычаг давления. На деле ей давно не смешно.

а лицо всё равно твоим получалось
— Оцени как долго я не отвлекала я тебя от работы, — давит из себя она, принимая из его рук миску. Цири немного мутит — от жара внутри комнаты, от дурацкого запаха, забирающегося, кажется, ей под кожу. Запах у всех трав разный, конечно, но для Цири все они в какой-то момент начинают пахнуть одинаково — и все неизменно напоминают об Аваллак'хе; резкие и цветочные, лёгкие и дурманящие сознание. У Цири немного кружится голова — от вороха впечатлений, непривычной еды, недосыпа. Близость родного мира ощущается странным грузом — сейчас больше беспокоит другая.
И Цири не удерживается, тянет к нему ладонь.

— Постой, — глухо цедит, поднимает вверх глаза — если бы могла заставить остаться, то сделала бы для того всё необходимое. — Сейчас нет надобности бежать, сюда не явились Красные Всадники.
Смягчить ситуацию шутками у Цири никогда не получается. Она не умеет шутить, а Креван — воспринимать юмор в принципе. И потому она просто вцепляется пальцами в рукав его одежд как можно сильнее, настойчиво тянет к себе, другой рукой сжимает переданную им посудину.
— Не уходи. Куда ты?
Цири уже почти привычно чувствовать себя дурой. Агрессивной, озлобленной на всё живое дурой. Раздражительность стоит за спиной у усталости, успокаивающе гладит по волосам. В сторону Цири даже не смотрит — но зато смотрит Аваллак'х, и она скрипит зубами и гонит прочь обоих.
— Давай.. поговорим?

Волнение вязнет у Цири в горле, перебивается глотком снадобья — горечь соскальзывает вниз по пищеводу, и сейчас Цири не ощущает вкуса, не успевает сморщиться и как-то прокомментировать.
Она вглядывается в Аваллак'ха оттого что не в силах перестать.[icon]https://i.imgur.com/liijSOr.png[/icon][lz]<center>всё это ложь ложь <a href="http://glassdrop.rusff.me/profile.php?id=1651">ложь</a></center>[/lz][status]death is overcome[/status]

От привычности злости обычно становится тошно — Цири знает о ней всё, изучила каждую чёрточку, помнит буквы и читает переполненные гневом фразы быстро, а не по слогам. Злость укрывает её одеялом, засыпает рядом, целует в пересохшие губы в пустыне Корат и подталкивает в спину потом, при побеге с Острова Яблонь; с ней за руку Цири слоняется по другим мирам, и люди вокруг кормят их обеих — оскорблениями, ненавистью. Сладко, похоже на переспелые фрукты, и злость от них растёт, делается необъятной, вертится вокруг и порой заглядывает внутрь, сменяет собой густую чёрную пустоту. Цири узнаёт её с полутона, одного крохотного слова достаточно чтобы злость подмигнула изнутри, подняла грязную голову и расправила крылья. Обвинения так легко срываются с языка, упрёки с тесной примесью страхов и недоверия; когда Цири злится, у неё трясутся руки, губы, и как она только не роняет клинок каждый раз.
Злость приходит после схваток в тавернах, ссор с Аваллак'хом, иногда после ночных кошмаров — наверное, как защитный механизм, последняя унылая попытка сопротивления. Чтобы разбирать слова Кревана, приходится вслушиваться: Цири честно старается, но потом он снова отходит прочь и её рука замирает в воздухе ровно на том же самом месте. Цири ждёт злость — естественную и знакомую, но та тлеет крохотным огоньком, не приносит долгожданного забвения. Ей кажется, внутри что-то сломалось — вместо алых точек перед глазами гнев в грудине разваливается и становится тяжело дышать, мутный ком паники скручивает её в узел, достаёт нож чтобы перерубить напополам.
Если злость не приходит в достаточном объёме, наедине с болью Цири оказывается абсолютно беспомощна.

Эй, Креван, хочет сказать она, добро пожаловать в мои кошмары: целый месяц Цири ведёт им подсчёт, запоминает чужие лица. Узоры на теле Аваллак'ха в них расползаются кляксами чтобы потом заплестись змеями, шипят ей прямо в лицо, лгут и насмехаются. Цири не верит в возможное предательство и повторяет это себе каждое утро, ночью её мнение изменяется: страх оставляет на полу липкие следы от босых ступней, вызывает тошноту, выворачивает наружу остатки скудного ужина. Временами Цири ищет его руку когда просыпается, или хотя бы вслушивается в скрип половиц — может он ещё не лёг, может читает, или заваривает настой, или занимается ещё какой-то заумной хернёй (сейчас она бы даже не отказалась помочь). Но единственное, что в последний месяц скрипит у неё за спиной — ветер. Холод, пробирающийся сквозь деревянные ставни, доносящий обрывки чужих разговоров, гомон всадников Дикой Охоты, стук копыт, шелест почти сгнивших листьев. Ветер поёт Цири эльфийские колыбельные, рассказывает сказки, разговаривает только на Старшей Речи — Цири слушает, кусает губы, жмёт руки в кулаки и замирает, опасаясь даже дышать. Время для неё останавливается, иногда ей кажется, что она действительно сделала это — застыла внутри пространственной петли, ошиблась и потерялась.
Возвращайся, пожалуйста говорит она в пустоту, в деревянную или каменную стену, в треск поленьев в камине — ответ никогда не приходит; ветер смеётся, вплетает в волосы дурацкий узор.

Из его слов сейчас Цири слышит только придётся разделиться; она едва не выпускает из рук миску с настоем, травяной привкус вяжет во рту, и слюна делается такой же горькой, как эти слова. Цири шумно втягивает воздух и на секунду зажмуривается, дрожь в пальцах вынуждает её поставить посудину на стол — говорить с Креваном не получается. Робкая и тупая просьба остаётся неудовлетворённой, всегда находятся сотни после, и Цири не знает, после чего именно он собирается ей ответить — настоящего предательства? Смерти? Расставания, которое, как и их странствия, призвано будет закончиться ничем?
Тишина за окном смеётся, дом на Скеллиге укутывается в его защитный полог — магия Авллак'ха привычна, фон узнаваем, Цири смогла бы распознать из сотни других, даже несмотря на столетия эльфского мастерства. Распознаёт и сейчас, приветствует как отличный способ для бегства, для того, чтобы ничего не объяснять — Цири не знает, почему Аваллак'х не скажет честно, почему не перестанет смотреть сквозь неё и не взглянет, наконец, прямо. Ей, ясное дело, страшно, но не может ведь быть так, что страшно и ему?

— Ты только вернулся недавно, — давит она из себя, не вполне уверенная, что верно подобрала слово. Вернувшихся в Цинтру героев встречали аплодисментами на площадях, в волосы им вплетали цветочные венки, бабушка одаривала золотом и шелками. Когда обратно возвращается Аваллак'х, Цири глядит на него волком — и давится невысказанной надеждой, что он, на самом деле, никогда отсюда и не уходил. Что всё это действительно вынужденная необходимость, просто игра, средство выжить. Когда он возвращается, она откладывает кошмары в какой-то другой ящик, но они, почему-то, не перестают приходить.
Иногда Цири кажется, что он вот-вот отворит дверь и кликнет Всадников, а она даже с места не сможет сдвинуться: Аваллак'х, зачем-то отказываясь от собственного народа, сковывает её в сотни раз лучше любых кандалов. План идеально приведён в исполнение, осталось только понять, как дальше быть.

— Мне было, — ужасно хуёво? страшно? невозможно? невыносимо? больно? пусто? одиноко? — неспокойно без тебя.
Цири давится смешком — наверное, скоро она преисполнится такого же мастерства, будет врать и складывать слова в предложения не хуже Знающего. Не говорить правды, даже ему не говорить — как она зачем-то делает сейчас. Правду Аваллак'х отталкивает обеими руками, она ему не нужна — лучше судачить о чём-то ином. Погоня ведь тоже правда. И необходимость разделяться была и будет, пожалуй, неизбежной. Цири заранее может сформулировать все его аргументы, и сама согласно кивнёт на каждом — жаль, только, что ни один из них не меняет абсолютно нихрена.
— И я хочу пойти с тобой, а не в защищённое место. Я могу за себя постоять, я не беспомощна.
Она убеждает себя: не кричать, не бросаться предметами в стену. Делает несколько глубоких вдохов, отталкивает боль внутри как Аваллак'х недавно её руку, как она сама много раз отталкивала его — протянутую для нанесения мази на шрам, или для того, чтобы сжать пальцы и переместиться.
Цири тянется к нему просто так — чтобы стало теплее и спокойнее. Чтобы страхи спрятались очень глубоко и ещё долго не поднимали голов, а некоторые, возможно, уже никогда не вернулись.
— Давай не будем разделяться? — пытается сторговаться она, не зная, что ещё можно придумать, чтобы он остался.

— У меня уже лучше с самоконтролем, честно.
(враньё)
— Я не хочу чтобы тебе навредили, особенно теперь, после второго предательства.
(не враньё)
— И после чего конкретно мы поговорим, Креван?
Произносить его настоящее имя вслух оказывается почти приятно.
(у предательства странный привкус)[icon]https://i.imgur.com/liijSOr.png[/icon][lz]<center>всё это ложь ложь <a href="http://glassdrop.rusff.me/profile.php?id=1651">ложь</a></center>[/lz]

Откуда ты знаешь как я справилась так и не срывается с её губ, вопрос остаётся внутри, замирает, не требуя ответа. Может он видел, размышляет Цири, может приходил, когда не слышала она — и сразу отбрасывает эти мысли (я бы заметила, заметила точно). Просто хочет похвалить, погладить перед следующим уходом, перед ещё одной отлучкой?
Цири встряхивает головой, неуместные образы соскальзывают на пол, рассыпаются там противными грязными кругляшами, влажные разводы просачиваются в трещины на дощатой поверхности и замирают в безмолвии. Ей хочется вытрясти из себя сомнения, смыть или выдрать их полностью, и страх, мерзко обнимающий изнутри, чуть размыкает ледяные объятия когда Аваллак'х подходит ближе.

— Если ты пытаешься отвлечь меня, Знающий, это не пройдёт, — усмешка незаметно проскальзывает на уста, и Цири чувствует, как что-то в ней оттаивает. Горечь сменяется странной весёлой грустью, привкус чуть слаже, смену оттенков легко не заметить — но сейчас она её замечает. Тепло поднимается по руке вверх, чужое и странное, вместе с потоком мурашек и шумным выдохом, вырывающимся на свободу. Она теряет все слова, почему-то, даже боль прячется в чужих ладонях, устраивается там поудобнее. Цири хочется фыркнуть, встряхнуться, сбросить с себя оцепенение вместе с негой, но она боится спугнуть Аваллак'ха — и потому замирает, только держит крепче прежнего.

— Можешь вообще не оставлять.

Она поворачивает голову к нему, смотрит на покрывшуюся корочкой ссадину на лице, острую линию скулы, светлые волосы. Аваллак'х выглядит задумчиво, как всегда, но Цири пытается рассмотреть что-то ещё — и разглядывает знакомый чернильный узор у линии шеи, цепляется зрачками за каждую деталь. Она хочет убедиться, что он в порядке, что он — это он; никто не пришёл сюда вместо него, Эредин не оставил Знающего где-то там, не позволив ему вернуться обратно. Цири чувствует едва уловимую вину (она всё испортила), но удовлетворения в том, что кошмар для неё закончился, сейчас гораздо больше. Лик Аваллак'ха распадается перед глазами и собирается заново в неярком мареве пламени, освещение спутывает образы, но Цири держится крепко. Пожалуй, сказанное ранее стоило бы обратить шуткой.

— Как тебе вариант?

Слова не кажутся ей смешными, но на всякий случай Цири снова усмехается — неловко; усмешка дрожит на кончиках губ, падает на пол вслед за мыслями о предательстве. Сейчас его близость ощущается единственно важной — константа, в которой Цири чувствует себя в безопасности.
Когда Аваллак'х уходит, она много думает о том, как страшно делается без него — пустоты внутри в момент становится больше чем гнева, она разрастается и затягивает в себя абсолютно всё, Цири проваливается в торфяную жижу с головой. В отличие от знакомой злости, пустота дышит ей в лицо Белым Хладом, усеивает снежинками ставни, ходит у самого порога, обещает всем на свете долгую зиму, что никогда не закончится.
Цири хочет сказать — если ты оставишь меня, мне будет всё равно, жив ли ещё кто-то; но это не обратишь шуткой и она опять давится тишиной.

— Болит.

Цири, конечно, не про руку. Растяжение под бинтом ноет, покрывается гусиной кожицей, хочется зажмуриться и на секунду остановить время, посидеть так, щурясь от удовольствия. Слова у неё во рту распадаются на беспорядочные звуки, она вертит их под языком, осторожно шевелит пальцами в плену чужой ладони.
Аваллак'х не дожидается её ответа — задаёт свои вопросы; Цири вновь улыбается, уставшая гримаса отдаёт странной нежностью. Она хочет придвинуться ближе, но замирает, не зная, что станет делать дальше, как объяснит вторжение в чужое пространство. Цири мало что помнит об объятиях, разве что крепкую хватку бабушки, аромат её тяжёлых духов, солнечное небо над устланными золотом дворцовыми сводами. Линии ажурной резьбы, украшавшие перила лестниц и колоннад, янтарных львов на лазурном фоне, запах и шум моря, игры с детьми, которых она постоянно обманывала. Там и любовь, и нежность были простыми и понятными, множились на сытный обед, уют, крепкий сон, привезённые со Скеллиге подарки, жемчуг в подоле и на волосах. Аваллак'х похож и одновременно кардинально отличается от всего, что Цири помнит об утерянном доме — горький травяной запах забирается в ноздри и оседает там полноправным хозяином, прохладная ладонь спокойно удерживает её, нервную и горячую.
Цири, внезапно, давится неуместным вопросом — бывал ли ты в Цинтре когда-то? — но молчит, закусывает губу и прикрывает глаза.

— Ничего не снилось, — ведёт плечами она. — Я вообще мало спала вчера, только под утро забылась.

Столько блядских недосказанностей во всём этом, раздражается Цири, не отнимая руки, столько неправды и неуместной тишины: она хочет сказать обо всём честно, но у неё не получается. Аваллак'х выглядит близким и недостижимым, его гладкая кожа неуместно красива возле её усеянной шрамами руки. Перед тем, как говорить с ним, стоило бы что-то объяснить и себе, пожалуй — Цири прокручивает в памяти вчерашнюю ночь, перестук дождя по каменной крыше, запах влажной земли, и то, как она боялась заснуть, а проснувшись, обнаружить его пропажу. Завернувшись в хлипкое одеяло и собственный плащ, слушала тишину, смешанную с его дыханием, давилась радостью и страхами, вздрагивала, если сон забирал своё, и сопротивлялась изо всех сил, распахивала глаза. Цири смогла бы не спать ещё много ночей — только бы Аваллак'х остался.

— Обо всём хочу! — несдержанно выпаливает она, обещая потом отругать себя за излишнюю торопливость. — Как тебе было там, с ними? Они не навредили тебе? Ты злишься, что я всё испортила? Что им было нужно от Геральта? Дело снова, сука, во мне?
Вопросы срываются с губ одним бесконечным потоком, падают к Аваллак'ху в ладони, и она осторожно гладит пальцами костяшку его указательного. А потом вцепляется в руку — если попытается отлынивать от ответов и в этот раз, Цири точно не позволит ему уйти. Самообман это её любимое.
Когда-то Йеннифэр говорила, что честность перед самой собой — необходимое условие для выживания; и Цири, судя по всему, скоро сдохнет от несоблюдения всех возможных правил.
— Тебе не хотелось остаться там? — вздрагивает она, голос скатывается до хриплого шёпота, становится тусклым и почти неразличимым. Страх заползает к Цири в зрачки, сворачивается в них змеёй с его татуировок. — Почему ты ушёл от Aen Elle, Креван? Потому что Предназначение указало другой путь?
Вопрос формулируется криво, и Цири опять зажмуривается — она застывает на краю пропасти, достаточно сделать один единственный шаг чтобы полететь туда и разъебаться о камни. Цири вспоминает наставления Йенны, ощущает знакомую злость под языком, злость и что-то ещё — волнение, жажду, неясное стремление к близости, от которого она едва не задохнулась вчера. Цири хочется взломать его ментальный щит, залезть в голову и узнать ответы на все вопросы, навсегда убежать сейчас или навсегда успокоиться.
— Предназначение советует тебе держать меня за руку, или годы практики в обращении с пропащими Dh'oine?

Цири думает о том, чтобы развернуть к себе его лицо, придвинуться ближе, вдруг в глазах она сумеет разглядеть пресловутую правду; но то, что на самом деле может быть в его глазах, толкает её в спину, прочь с топчана, и она делает несколько нервных шагов по комнате, не обращая внимание на ноющую боль в руке. Без него мгновенно становится неуютно и холодно, жара от печи почти не ощущается — страх и волнение затапливают её с головой. Снова остаться одной. Снова потерять что-то дорогое.
Цири держится за Аваллак'ха как за якорь, пустота внутри неё заполняется его дурацкими лекциями и редкими усмешками. Лис спутывает тропы Дикой Охоте чтобы поселиться жить у Ласточки в голове.

— Я ни в чём тебя не виню. Но план был дерьмовый! Ужасненько дерьмовый! А что, если бы они сразу всё поняли и убили тебя? Или стали допрашивать?
Страх всегда побеждает, опережает её, мешается с гневом. Цири смотрит на Аваллак'ха и подходит поближе, останавливается в нескольких шагах, сжимает кулаки. Ей кажется, она уже озвучивала эти вопросы много раз и ответы всегда были одинаковы. Каждую букву, произнесённую Креваном, Цири запоминает и долго прокручивает в памяти. Витиевато, красиво, пророчества, безопасность, беги, я потом, я вернусь, всё будет хорошо — Цири хочет услышать что-то другое; наверное, потому постоянно и спрашивает его обо всём.
— Почему ты стал искать меня тогда?
Цири кажется, что это было очень давно.
— Думаешь, я не смогу победить Белый Хлад, если заставлять насильно?
Она застывает перед ним и разглядывает светлые волосы, сейчас укрывающие лицо.
— Я вот волновалась о тебе совсем не из-за каких-то там Предназначений! Смерть предназначена всем, — теперь Цири вспоминает слова Геральта, и эхо долетает до неё словно из какой-то другой жизни — той, о которой она уже почти ничего не помнит, — но если пресловутая Смерть — это я, Креван, то ты в безопасности.

Цири склоняется, берёт его лицо в ладони и поднимает вверх; аквамариновые глаза кажутся двумя впадинами, темнота над ней насмехается.[icon]https://i.imgur.com/liijSOr.png[/icon][lz]<center>всё это ложь ложь <a href="http://glassdrop.rusff.me/profile.php?id=1651">ложь</a></center>[/lz]

надави на жалость на кнопку пуск на зажмуренные глаза

Цири вздрагивает и зажмуривается когда Креван отстраняется, на секунду ей кажется, что сейчас он выйдет прочь и уже никогда не вернётся обратно — она замирает, не зная, как выбраться из капкана: перегрызть себе лапу или заметаться в панике, похерить все шансы на спасение сразу и в один момент. Боль загустевает в горле — её не выходит ни откашлять, ни выплюнуть, она уютно располагается, перекрывает доступ к воздуху, собой замещает его отсутствие. Боль умудряется быть везде и сразу — босой ходить по дощатому полу хаты, стоять за спиной Аваллак'ха, заглядывать в окна с улицы, жить у Цири в груди, горле и голове.
Она зло и растерянно моргает, на секунду обхватывает себя руками — каркас дребезжит на ветру и клонится к полу, и Цири почти слышит этот противный металлический свист, заползающий в уши. Дышит глубоко и неровно, вспоминает уроки дядюшки Весемира — ей тогда едва исполнилось тринадцать, Мучильня казалась страшнейшей из невзгод, таковой и оставалась долгое время; Цири приучалась не думать о сгоревшей Цинтре, о ворохе смертей — они изредка добирались до неё по ночам, хватали скрюченными, уродливыми пальцами, но Геральт брал в руки клинок и всех их отгонял. Утром Цири бродила по развалинам великой когда-то крепости, ела кислые, зелёные яблоки, забрызгивала пальцы соком. Каэр Морхен дышал жизнью, дядюшка Весемир перекладывал ящики с двиммеритовыми бомбами на складе, Ламберт выметал из углов главного зала пыль смешной метёлкой — ругался, а Цири запоминала слова, чтобы поразить потом Геральта, применив их на практике.
Много лет спустя она то и дело перебирает воспоминания в памяти: одно, другое; нанизывает их на нить, как бусины, и везде чувствует себя обузой, принесшей разлад. Цири знает, что принимает верное решение, когда уходит с Острова Яблонь — нет ни единой причины остаться и подвергать опасности всех вокруг; сейчас, когда отшатывается Аваллак'х, когда его фигура от неё отдаляется и замирает у окна, Цири начинает казаться, что здесь она тоже обратилась мучительным грузом, придавившим Кревана к земле.
Но ведь он сам пришёл.
И Цири распрямляется, долго глядит ему в спину — думать неприятно, картинки смертей и предательств лезут в голову; каждый раз, когда он говорит ей нет в любом из вопросов, Цири слышит нет всему, что она являет собой. Ей больно, но боль почти привычна — поцелуи знакомы, прикосновения ощутимы даже сквозь плотную ткань.

— Тебе слишком много вопросов, Креван? Можешь ни на один не отвечать, я тебя не заставляла.

Она бы и не могла. Цири представить страшно, сколько знаний хранит в своей голове Аваллак'х, сколько груза памяти несёт на плечах — она не справляется со своим, а он сносит всё спокойно и молчаливо, то ли не доверяя, то ли не имея желания делиться. Цири, конечно, не мастер поддержки — слово до сих пор кажется ей диковинным, словно оставаться рядом недостаточно, вздрагивать, ловить его руку своими дрожащими пальцами, спрашивать, не нужно ли сходить на охоту, улыбаться уже знакомым легендам, практиковать родное эльфское наречие, прогоняя акцент.
Цири хочет спросить, что ему нужно — чтобы она замолчала и стала покорной? Чтобы вместо неё была Лара?
Но не спрашивает, конечно. Молчит.

— Ты часто повторяешь, что я, дескать, знаю, почему что-то происходит — так вот ты меня переоцениваешь, потому что я не понимаю и половины.

Она бы, может, и хотела сорваться на крик, но Аваллак'х прав — усталость берёт своё и ей недостаёт сил. Да и о чём кричать, чего требовать? Он не предоставляет ответов — но и ничем ей не обязан; остаётся рядом в своём праве — она ведь тоже не уходит от него, не бежит прочь, а просто смиряется с чужим присутствием, учит себя доверять и не злиться. Возмущения скребутся у Цири в горле — непрошеные, жалкие, но она гонит их; что ж она, скотина какая, ласки выпрашивать?
Ей хочется сплюнуть на пол, хлопнуть дверью и уйти подальше — но Цири удерживается; жалость к себе на вкус мерзкая, как сгнившее несколько недель назад мясо, которое уже никто не станет есть. Никто, кроме неё.

чтобы по красному полю катились радужные круги

— Я не устала.

Цири чувствует, как ворочается внутри невыплеснутая боль, как она множится на злость, и как сбежать куда-то, чтобы он ничего не увидел, становится почти необходимостью; она удерживает себя от того, чтобы выскользнуть наружу прямо сейчас, ищет глазами плащ, старается не думать о том, что на улице наверняка холодно. Одиночество безопасно, Креван разрезает его надвое когда оно делается привычным — вносит в её мир разлад, меняет условную безопасность на эмоциональные метания. Цири увязает в болоте из его страхов и воспоминаний, мечется, но ей не за что зацепиться пальцами. Аваллак'х ограждается плотной стеной, он выстраивал её много лет — Старшая Кровь могла бы разнести к чертям все стены на свете, но ей не хочется навредить. Ему — в особенности.

— Можешь отдыхать, Креван, а я схожу на охоту. Может будет что к завтраку горячее.

Буквы срываются с губ, просыпаются на пол — сами обращаются в слова, кутаются в броню, что давно идёт трещинами. Цири кажется, что спустя пару часов в небе задребезжит рассвет, небо растянут на ткацком станке, серые нити проденут сквозь зевы и соткут хмурое, дождливое полотно; всё окрест зальёт холодом, им придётся здесь задержаться. Вдоль луга туман растечётся молоком, в нём можно будет захлебнуться, едва сделав один крохотный шаг — и под ногами будут роса, одуванчики, клевер, кости пропавшего ребёнка, о котором уже две недели судачат деревенские. Цири может поохотиться на кого поопаснее косули — вымочить руки в ядовитой крови.
Ей всё равно.

Она не бросается к выходу стрелой, высчитывает в голове секунды — на безмолвное согласие, кивок головы, осуждающий взгляд вполоборота. Может Цири ждёт, что он её остановит, успокоит решимость уйти, отодвинет её далеко, как всегда делает — так она и дальше остаётся рядом, не получая ответов, а он мерит шагами одинаковые комнаты, варит ей лечебные отвары, заставляет тренироваться.
Боль в горле нежится, переползает с места на место, ей там тепло и уютно, спокойно, хорошо. Цири вертит незнакомые слова под языком и морщится, делает в сторону плаща несколько шагов. Рука ноет, но ей оглушительно всё равно — равнодушие она тоже впитывает,
и запоминает.[icon]https://i.imgur.com/liijSOr.png[/icon][lz]<center>всё это ложь ложь <a href="http://glassdrop.rusff.me/profile.php?id=1651">ложь</a></center>[/lz]