а попробуй девочкой быть, когда ты, под удары жизни подставив шею, отключаешь чувства, живешь солдатом, ни о чем не плача и не жалея, узнаешь про кладбища и больницы (умереть - дешевле, но ненамного), забегаешь в церковь порой молиться и о чем-то просишь бездумно бога. нежно нос и щеки целует солнце: «дорогая, надо уметь бороться»

[indent] Иногда это слишком больно.

Не зря говорят, что путь света тернист и труден, не зря говорят, что лишь испытания закаляют душу, но иногда Гелате хочется все бросить, отдать копье кому-то другому и уйти в мир смертных. Иногда искушение слишком велико, и она берет в руки копье, гладит древко подушечками пальцев, считая зарубки на нем. Каждая зарубка сделана предыдущей хозяйкой копья - или же это копье владело ими всеми? Но, так или иначе, зарубки ощущаются четко - у Гелаты очень чуткие пальцы, и она скользит по ровным шероховатым отметинам, оставленным другими. Тринадцать. Всего воскрешающих валькирий было тринадцать, Гелата - четырнадцатая, и ее зарубка здесь же. У всех копий так - это память. Печальная память тех, кто знает о смерти слишком много - но Гелата знает о смерти больше прочих двенадцати. Больше одиночки. Они и представить не могут, сколько она знает о смерти... Остальные видят смерть на поле битвы, и врагов, и друзей. Гелата - видит умирающих не в бою. Регулярно. Постоянно.

Аида Плаховна Мамзелькина получает разнарядки на тех, кому стоит умереть, Гелата - с точностью наоборот. Каждое утро она берет шлем и смотрит на его кожаную подкладку, где написаны имена и адреса. Разные люди, разные точки мира, больные или раненые, что обречены на смерть, но Гелате поручают спасти их и дать шанс. Кто поручает - ей неизвестно. Не Троил. Кто-то более высший и незримый. Медсестра Жанночка Синицына, валькирия воскрешающего копья Гелата... Только ее копье незаменимо из всех двенадцати /одиночка не в счет/, только ее копье способно не лишь убивать, но дарить жизни. Гелата любит свое копье и гордится, что оно выбрало именно ее, но...

[indent] Иногда это слишком больно.

- Я же говорила тебе купить кофе! Ко-фе! Какого черта ты купил чай? - привычно ругается Гелата утром, заглянув в кухонный шкаф. Ее оруженосец виновато чешет пузо.

- Так это... Чай же полезнее? - пытается оправдаться он.

- Особенно с ароматизатором апельсина в пакетиках, - кивает Гелата. - Сплошная польза! Марш в магазин, и учти - без кофе домой не пущу, на коврике будешь спать!

Ее паж не перечит - натягивает спортивную куртку и идет в круглосуточный магазин под их домом. Гелата рассматривает подкладку шлема - сегодня адреса всего три. Иногда их штук двадцать, но так валькирии легче - она привыкла к закономерности, что никогда не менялась, подобно неписаному правилу: чем больше адресов, тем меньше боли лично ее душе. Гелата устает, но не так уж чтобы сильно, она же не ездит по миру сама - она телепортируется, и большое количество тех, кто должен жить, значит отсутствие дополнительных проблем, что понятны лишь одной Гелате. Когда адресов меньше семи - гораздо хуже. Хуже всего, когда меньше пяти. Сейчас - три.

Оруженосца Гелата с собой берет - и не хотела бы, а приходится; вдруг на нее нападут, должен же он ее щитом прикрыть. Берет, но не в больницу, заставляя ждать на улице, вдруг этот придурок и там напортачит, опять за него краснеть. Гелата по-своему любит своего пажа, в бою он ей хороший партнер, идеальный даже, а в быту... В быту иногда Гелате хочется придушить его подушкой.

не люблю, когда умирают рядом. не люблю, когда умирают люди, и вообще когда умирают. слишком сильно кажется - вечно будем - а потом внезапно... в обнимку с мишкой я сижу и чувствую, что взрослею.

Первые два исцеления проходят для воскрешающей валькирии безболезненно; это молодой парень с огнестрельным ранением и маленькая девочка с онкологией. Второй случай, наоборот, вместо боли дарит Гелате искреннее счастье - от прикосновения наконечника ее копья к груди искаженное болью детское личико озаряется улыбкой и она мирно засыпает. После скажут - волшебные руки хирурга, медицинское чудо, действие особого препарата, божественное вмешательство... Что угодно, кроме помощи невысокой темноволосой девушки, о чьем появлении все и забудут.

Свет не должен просить благодарности, но валькирии - не истинный свет, Гелата родилась человеком, ее эйдос с ней, а не в Эдеме, и ей хотелось бы слышать от тех, кого она исцеляет "спасибо" - но она не слышит его ни разу, и, хотя она все понимает - ей обидно.

Третий адрес. Третье имя. Отстреляться - и можно отдыхать. Гелата перечитывает данные: Южная Корея, Сеул, такая-то больница, реанимация. Чан Джи Сон.

Оруженосец снова оставлен ждать на улице и жестоко лишен кошелька с деньгами - не то что валькириям нужно экономить, но этот идиот накупит кучу вещей, и куда потом складывать? Гелата запрещает ему вдобавок и жевать жвачку - "ты не корова!" - и решительно устремляется в здание больницы.

Заведение явно более чем элитное, но никому не приходит в голову спросить Гелату, зачем она пришла, к кому и с какой целью - потому что воскрешающая валькирия сама этого не хочет. Она следует к реанимационному отделению, толкает дверь - опять же, Гелату не останавливают, замечают, но только смотрят и все, не возмущаясь насчет чистоты и стерильности. На больничных кроватях - трое, и все женщины. Одна - старушка лет восьмидесяти, спокойная и умиротворенная, ее морщинистое подобно печеному яблоку лицо озарено внутренним светом. Вторая - неприятная, она в сознании, хотя и под капельницей, и жизнь ее на волоске, но она в сознании, и ругается с медсестрами, кричит на них, требует особого к себе отношения и придирается ко всему, что делает медперсонал. И третья...
[float=left][/float]
Гелата, когда она в шлеме /который для смертных невидим/ способна видеть не только эйдосы, но и понимать, чем именно страдает больной и от чего. Третья девушка - жертва изнасилования, помимо того - избита, утратила много крови и умрет максимум через два часа.

Гелата смотрит на имя, указанное над ее постелью, уже зная, что увидит - точнее, чего не увидит.

Джи Чон Ми.

Имя старушки - Ли Сон Хи.

Гелата сжимает челюсти так, что становится больно - на подкладке ее шлема было написано имя той самой противной тетки, орущей на санитарку за то, что та не так выносит ее судно.

А изнасилованной девушке всего двадцать один год. Столько же, сколько Гелате, но тогда она была Жанной, и ей ампутировали руки...

Гелата замирает над постелью девушки. У нее рассечена губа и подбит глаз, но она все равно красива, она могла бы жить еще очень долго, пересилить пережитую боль, встретить любовь, стать счастливой. Она - музыкант, играет на пианино, очень талантлива и упорна в достижении цели. Она - хорошая и послушная дочь. Ей просто не повезло полюбить не того человека.

         Одно прикосновение воскрешающего копья. Всего одно - и девушка исцелится, выживет и получит второй шанс.
         Одно прикосновение воскрешающего копья. Всего одно - чтобы спасти смертного человека по желанию самой Гелаты - и копье навеки утратит свою силу. Ее незаменимое и необходимое столь многим копье.

Валькирия не должна использовать свои возможности в собственных интересах. Первый пункт Кодекса.

[indent] Иногда это слишком больно.

Гелата заставляет себя отвернуться от девушки и шагает к тетке, материализуя копье так, чтобы его видела лишь сама воскрешающая валькирия.

все, что мне казалось ужасно важным и таким запутанным изначале, уплывает, словно корабль бумажный, по реке смирения и печали: это жизнь такая, ну что поделать, суета, которая так тревожит, отрывается, сходит с души, как с тела, облезает, словно вторая кожа.

- Держите, - она вручает тетке таблетку самой обычной валерьянки. - Это новейший препарат, мигом поставит вас на ноги.

Тетку приходится еще и уговаривать не орать - та начинает возмущаться, что не подопытный кролик, чтобы всякие расфуфыренные девчонки ставили над ней эксперименты. Что в Гелате, которая одета в самую обычную белую футболку и джинсы расфуфыренного - непонятно, и она предпочла бы наотмашь врезать этой тетке пощечину, но вместо пощечины кое-как убеждает ту, что лекарство по-настоящему действенное; пациентка в сознании и потому должна еще и поверить в исцеление.

Пока тетка запивает волшебную и временно единственную в своем роде недавно изобретенную таблетку валерьянки, Гелата незаметно прикасается к ее груди наконечником копья - и слышит за спиной писк осциллографа.

          Изнасилованная девушка не протянула и получаса.
          Гелата могла ей помочь и одновременно не могла.

[indent] Иногда это слишком больно.

Воскрешающая валькирия выбегает в коридор - ее душат слезы. Она бессильно опускается в одно из кресел для ожидания и отчаянно рыдает, закрыв лицо руками.

Почему все так? Почему?

Гелата не маленькая и понимает, почему, но...
                             ...иногда это слишком больно.

а осталась смерть, боль в груди, усталость
и любовь. вот в общем-то, что осталось.

я умру, как и ты – это голая, горькая правда.
ты умрешь, как и я – это страшный немой приговор;
...очень больно принять, что за гробом – ни рая, ни ада, –
очень трудно смириться, что смерть
не щадит
никого.

Шесть правил, из которых состоит Кодекс, которому подчиняются валькирии. Четыре из этих правил - жестоки. Два - невыносимо жестоки. То, что прежние знакомые валькирии не должны узнать ее - не для всех так тяжело, та же Жанна Синицына, потерявшая родителей и жениха на войне, легко смирилась с тем, что исчезла для оставшихся друзей и знакомых - а спустя каких-то полгода ее и вовсе некому было узнавать. Все те, кто служил с сан-инструктором Синицыной, погибли под бомбежкой. Она почти не плакала, она знала, что эйдосы их ушли к свету... Запрет любить - это уже гораздо более жестоко, и ладно бы он касался только дев-воительниц, но ведь и того, кто полюбит валькирию, ждет гибель, а разве это честно? Многие валькирии красивы, многие - еще и приятны в общении, Ламина и вовсе томная красотка, вечно флиртующая с мужчинами всех возрастов, и если валькирии могут сцепить зубы и запретить себе чувства, то каково тем, кто часто с ними встречается - тем же оруженосцам, которые всего лишь люди? Да и валькирии - люди. Они не родились в Эдеме. Их эйдосы ярко пылают у них в груди. Им просто достались копья, временное бессмертие, вечная молодость и сила, но они все равно - не стражи. Все они, каждая - обычные девушки, которые стали солдатами света. Гелата всерьез верила, что не полюбит никого, кроме Володи, но уже спустя пару лет лицо ее погибшего жениха обратилось в памяти в размытое пятно, и воскрешающая валькирия с ужасом поняла, что способна на любовь, что хотела бы любить и быть любимой, но - нельзя. Почему им запрещают любовь, но оставляют сердца? Даже каменная валькирия Таамаг не испытывает неприязни к мужчинам, как могло бы показаться на первый взгляд - она сама похожа на мужчину, однако вздыхает над фотографиями красивых актеров, что уж говорить об остальных?
[float=right][/float]
Запрет использовать способности в собственных интересах некоторые валькирии нарушают - но по мелочам, незначительным и для света не имеющим значения. Если Ильга повлияет на смертных тем или иным образом ради заключения деловой сделки - это одно, но если так поступит Гелата... Это правило невыносимо и болезненно лично для нее. Лицо той девушки не выходит из памяти. Одним прикосновением наконечника Гелата могла ее спасти - и тем самым обречь на смерть миллионы. Миллиарды. Она не первая воскрешающая валькирия и не последняя, она не имеет права терять свое незаменимое копье. Копье тоже дали ей на время - рано или поздно Гелату убьют, и ее оружие возьмет другая. Пятнадцатая по счету.

Обычно среди валькирий поддерживает всех Гелата - именно поддерживает и утешает. Фулона - строго одергивает, Радулга, Хаара и Филомена срываются на крик, Бэтла предлагает шоколадки, и только Гелата действует мягкими убеждениями, находит нужные слова, только облекает их в более ласковые формулировки, чем Фулона. Но Гелату редко кто-то утешает так же - попросту некому. Не Таамаг же будет, в самом деле, рассказывать ей душеспасительные теории? И уж точно не ее оруженосец. Гелата не любит показывать прочим двенадцати слезы; ей не стыдно, но она хочет быть для них сильной, чтобы самой утешать сестер по оружию, чтобы они верили в ее силу.

Иногда Гелате так нужна такая же поддержка и утешение.

я сидел в душной спальне, о чем-то молчал с мертвым богом –
и вдруг сердце пронзил осознания острый кинжал:
всем живым одинаково грустно, темно, одиноко на пороге забвения, а небесам их
                            не жаль.

Мужской голос вырывает ее из слез, и в первые секунды воскрешающая валькирия пугается, что ее оставленный скучать под больницей паж таки не выдержал и притащился ее искать, но нет - не он, тот не говорил бы так вежливо, тот спросил бы что-то вроде "Гелат, ты чо ревешь?" - причем искренне за нее беспокоясь, но только выражая это по-своему. Гелата поднимает глаза - парень с перебинтованной головой, значит, пациент, а не посетитель. Получил травму, причем характер травмы воскрешающая валькирия понимает сразу, ей достаточно взгляда, чтобы понять, что с человеком не так - понимает не она, но ее копье. Этот человек выздоравливает, а еще /Гелата до сих пор в невидимом для всех остальных шлеме и потому видит/ - у него очень яркий эйдос, такой сияющий, что сразу понятно - он влюблен и влюблен взаимно. Везет же кому-то, влюбляются и свет не против...

- Не со мной, и ты не можешь помочь... Я не могу помочь! - срывается Гелата. Она бы ни за что не позволила себе сорваться, но она настолько морально уничтожена, а парень говорит с ней так участливо и заботливо, что воскрешающая валькирия теряет остатки самообладания. - Я не могу помочь! Ее изнасиловали и в результате полученных травм она скончалась, моя ровесница, а я помогла отвратительной тетке, которой бы скорее врезала, но я вылечила эту тетку, я ее вылечила, я все понимаю, у девушки эйдос потухать стал, а у теткиного шанс на исправление, но шанс - один на миллион, и все равно я помогла ей, а та девушка умерла-а-а... - у Гелаты вырывается отчаянное рыдание.

мне охота свихнуться, чтоб не размышлять вечерами
о словах, о вселенных, о том, для чего был рожден. –
я – безликий герой, лишний даже в своей личной драме, что картинно рыдает под черным промозглым
дождем.                             

Отредактировано Gelata (2020-12-27 14:37:03)

моя колючая кожа - это печальная память
я знаю о смерти больше, чем можно себе представить
в железобетонных склепах, на стенах замшелых слизни
но я хочу видеть небо, я пробуждаюсь к жизни

Отвратительнее больниц - только кладбища. У воскрешающей валькирии странно-двоякое отношение к больницам; с одной стороны, это место, где людям помогают избавиться от боли и страданий, с другой - иногда люди избавляются от боли и страданий вовсе не так, как стоило бы. При любом раскладе Гелата ужасно чувствует себя в больницах, потому что хочет помочь всем и не может. На кладбища Гелата и вовсе не только не приходит, но и старается обходить их десятой дорогой, если есть возможность - даже в транспорте старается не ехать мимо кладбищ. Там она точно не может никому помочь, нет даже гипотетического шанса, и навещать Гелате там некого - валькирий не хоронят в земле, их тела сжигают в ладье.

Гелата ненавидит напрасные жертвы, хотя способна поступить немного подло, срезав дарх раненого стража мрака, неважно, раненого ею или нет. Ее волнуют только люди. Ее волнуют только те, у кого есть эйдос, те, у кого есть выбор. Стражей мрака не спасти - нет смысла лечить их тела, раз души потеряны навек, а вот за людей - за всех, у кого есть души - Гелата готова сражаться.

На поле боя с мраком она обычно побеждает /раз поныне жива/, и словно не дерется насмерть, а танцует. На поле боя с мраком она не менее прекрасна и смертоносна, чем Радулга, Филомена и Хаара. На поле боя копье Гелаты не знает осечек.

          в битвах за смерть она выигрывает
          в битве за жизнь - в очередной раз проиграла
          без боя и даже без права на бой

- Врач, - всхлипывает Гелата. Автоматически. Она не врач, но привыкла считать себя врачом еще с тех времен, когда была Жанной Синицыной, да и среди валькирий в итоге оказалась кем-то вроде военного врача. - Я могла помочь... Я могла... Но я не имела права...

подземными бункерами среди обломков орудий
солдаты погибших армий
блуждают с простреленной грудью
[float=left][/float]
От участливого отношения парня Гелате одновременно и лучше, и хуже. Когда человеку плохо и у него истерика или он просто плачет - есть несколько способов его успокоить: можно кричать, ругаться и трясти за плечи /метод Таамаг/ или совать шоколадки, мягко увещевая /метод Бэтлы/, или пытаться подбодрить и перевести внимание на что-то другое /метод ее оруженосца Макса: Гелат, не реви, смотри, какой голубь прикольный; обычно Гелата переставала плакать и начинала ругать своего пажа за то, что он смеет думать о каких-то голубях, чем Макс был доволен - лучше пусть так, чем плачет/ или же успокаивать, утешать и сочувствовать /метод самой Гелаты/. Есть и еще один способ - говорить твердо, спокойно и уверенно, подбирая нужные слова, и это метод Фулоны, но доступен он немногим, не все могут сказать то, что нужно так проницательно, как золотая валькирия. Гелата не знает, что из этого сейчас нужно ей самой, знает лишь, что не в силах молчать; она слишком деятельная натура и, если сделать она ничего не в состоянии, то ей хочется хотя бы выговориться. Незнакомый же парень располагает ее к себе; впрочем, Гелату мало кто не располагает к себе. Разве что стражи мрака, комиссионеры и суккубы, да личности вроде той исцеленной ею мерзкой тетки.

- Эйдос - это душа, - воскрешающая валькирия шмыгает носом. - У нее эйдос подгнивал. Поступала не всегда хорошо, на больную бабушку грубо орала, у подруги парня отбила, много грязи в душу пустила, вот душа и подгнила.

Дорога к мраку легка и проста, никаких терний и острых камней, легкая и гладкая дорога в один конец. Дорога в Тартар не обязательно обеспечена после поступков, нарушающих божьи заповеди; на самом деле это не имеет ничего общего с религией. Можно воровать, но оставаться чистым душой, можно убивать, но оставаться светом /тому прямое доказательство - валькирии/. А вот мелкие поступки иногда влияют на эйдос хуже крупных - например, пнуть бездомную собаку, или оскорбить кого-то, или намеренно навредить в самом банально-бытовом плане вроде назло не вымыть за собой посуду, и душа медленно темнеет, темнеет, темнеет... и наконец гаснет.

- У эйдоса той женщины был шанс, - продолжает Гелата. - Есть шанс на миллион, но был. Она может повернуться к свету, а та девушка...

переплелись мои корни в тесной братской могиле
скажу им: - закончились войны, скажу им -
- вы победили.

Гелата наклоняется так, что лицо ее оказывается у ее же колен; она знает, что такое - изнасилование. На себе этого не пережила, зато на войне - чего только не видела. В госпиталь с ранениями попадали не только мужчины, иногда привозили освобожденных пленных, среди них были женщины, и... В общем, немцы их не щадили. Справедливости ради, советские солдаты тоже не щадили пленных. Жанна Синицына в какой-то момент поняла, что сражается не за родину и тем более не за Сталина, и даже когда бросилась в бой, заставив пойти за собой других - она хотела взять ту высоту не ради победы. Победить фашистов ей тоже хотелось не ради победы, но чтобы прекратить войну. Если бы не ужасающие идеи фашизма - Жанне и вовсе стало бы все равно, кто победит, лишь бы это закончилось, лишь бы закончились смерти и зачастую напрасные жертвы. И именно этого она хотела, призывая всех идти в атаку - спасти всех. Всех без исключения; немцы тоже не были поголовно ужасными, они были такими же солдатами и дома их так же ждали семьи, жены, дети, матери и сестры. Виноваты в войне были командиры, простые же бойцы выполняли свой долг.

Гелата тоже простой боец и тоже выполняет свой долг.

- У нее действительно были травмы, несовместимые с жизнью, - хотя Гелата плачет, об этом она все равно говорит спокойнее, чем стоило бы; она врач и констатирует факт, - но я могла вернуть ей жизнь. Я не тот врач, о ком ты подумал... Я валькирия воскрешающего копья. Я могла вылечить ту девушку одним прикосновением наконечника. Но я могла... и в то же время не могла.

Она уже не плачет - и выглядит это страшнее, лучше бы плакала. Постороннему человеку и то может стать не по себе от выражения лица Гелаты, будь здесь одна из ее сестер или оруженосец - они бы непременно ужаснулись и обняли воскрешающую валькирию, даже скандальная Хаара, даже жесткая Филомена, даже Макс, который обычно трогать Гелату лишний раз не рисковал во избежание пинков. У нее трясутся плечи в беззвучных рыданиях, и видит она перед собой не коридор сеульской больницы, не только ту девушку, но множество мертвых лиц, сотни и тысячи. Она видела их еще до того, как стала валькирией.

            Гелата - та, что несет с собой жизнь,
                              но никто не знает о смерти так много, как она.

отрядом колючих веток я прорываюсь наружу
я осыпаю белым рокот машин и слякоть
и поздравляю небо взрывами красных ягод
взрывами красных ягод.

Отредактировано Gelata (2021-01-04 19:46:48)