| DOG AUTUMN ATTACKS. SYPHILIS AUTUMN. AND DEATH VISITS ONE OF TWILIGHT’S PARALYZED LEGS. | |
Лампы светятся — будто белые мёртвые груши, свисающие с чёрных деревьев. Теон на мгновение замирает, зачарованный: если дотронуться, они расползутся на лоскуты, словно коконы далёких магических насекомых. Что там внутри? Маленькие самолётики, крохотные парашютисты, собаки, залезающие под танки, чтобы подорваться. Теон помнит эти звуки — если сложить их вместе, получится сирена, предупреждающая о воздушной атаке. Сны превращаются в китовый жир, он скатывается под глазам светящимися шариками, Теон думает — пиво помогает, но пиво не помогает. Приходится пить чаще, раздирать горло виски, на войне он потерял несколько пальцев, но этого мало. Чем тело меньше, тем меньше воспоминаний оно вмещает. Если отрезать по колену левую ногу, он забудет подчинённого, которого тащил на себе до госпиталя — вокруг было много пыли, вырванных вместе с комьями земли клочков травы, перебитых птиц. Подчинённый умер, Теон не запомнил его имени, а колено ныло — просилось обратно. Каждый раз, когда он просыпался, горло саднило от крика — лампы светились, будто белые мёртвые груши. Робб стоял в дверном проёме, кажется, он тоже не спал — Теон молча отворачивался от него, и делал вид, что пытается заснуть обратно. Ждал удаляющихся шагов, чтобы достать из-под кровати бутылку, приложиться к ней до тех пор, пока колено не замолкало.
| IN MIDAIR, THE TELEPHONE LINE LOSES THE RECEIVER, AND ONCE-DEPARTED LOVERS NEVER RETURN, NOT EVEN IN A DREAM. | |
Он прошёл сквозь сентябрь без битвы — тишина утомляла; в тишине заводились насекомые — чёрные, хрустящие. Липкие. Теон залезал рукой в свою голову, чтобы вытащить целую горсть, выпустить на промёрзшую землю. Яйца оставались внутри — яйца он не трогал. Не мог найти. Дом перестал быть домом — Теон надеялся, что война сделает его чужим, но война сделала его воронкой от взрыва. Воспоминания выбрасывались на берег, будто мёртвые киты, птицы корчились на берегу, измазанные мазутом. Взгляд, которым он запоминал движение капель воды по спине Робба — сияющие огни, желание поцелуя под раскидистой яблоней, письмо, разорванное и сожжённое. Его далёкие тонкие пальцы. Теперь Робб даже выше его — это удобно: Теону удаётся не смотреть в глаза, скользить сумрачной и мрачной тенью, на работу опять не взяли, он теперь бесполезен, а капель было десять, ровно десять — крупных, блестящих, хотелось потрогать их не только глазами. Теперь они воняют, как трупы, выброшенные из окопа гранатой — Теон ненавидит воспоминания о мире сильнее, чем кошмары, которые приходят к нему по ночам. Они чужие. Робб — чужой. Теперь, если потрогать его, почувствуешь только запах разложившейся рыбы — прошлого не вернёшь. Однажды летом они уничтожали осиное гнездо под крышей — Джона укусили в глаз, Теон надел сапог, в котором спряталась уснувшая от газа оса и только ходил сердитой. На следующий год осиное гнездо вернулось — его уже никто не трогал. Осы ползали по кускам ветчины, залезали в разрезанные напополам яблоки, эти осы тоже вернулись, только были мёртвыми, спящими. Теон корчился от боли, когда нужно было заговорить с ним снова — словно что-то невозможное вставало поперёк дороги. Проще было притворяться спящим.
| IN A GUEST ROOM INSIDE THE TAVERN OF TIME, WHERE THE STAGNANT WASTE-WATER OF MEMORY STINKS LIKE HORSE PISS, I ASK, IN A VOICE AWAKENED FROM DISHEVELED DEATH: | |
Эти деревья в парке — Теон ненавидел их особенно сильно. Свет спускался сквозь них птичьими перьями — мягкими, розовыми, мерцающими на фоне голубого неба. Врач говорил, ему следовало больше гулять — разрабатывать ногу: мир не забирал его у войны по-настоящему. Только обозначал тонкие нити, что их связывали на самом деле — зарево, будто кровяные сгустки, лай собак, шум машин, если закрыть глаза, напоминал летящие издалека истребители. Свет издевался, растворяя в себе эти признаки страха. Поливал им газоны, листья деревьев, витрины супермаркетов. Теон знал, куда ему нужно идти — виски отпечатывался на рукавах его старой рубашки. Пока его не было, дом развалился — Нед умер, Бран сломал спину, Арья пропала. Кейтилин сгорела так быстро, будто оказалась спичечным человечком под просторным платьем — достаточно было только одной искры, и от неё ничего не осталось. Робб остался прежним — стал только, может быть, ещё красивее. О прошлом они больше не говорят. Теон ударил его, когда Робб решил, что хочет уехать за ним — потом долго смотрел на разбитые костяшки, слизывал кровь, баюкал усталость. Робб должен жить, Робб должен жить счастливо, не оборачиваться в бассейне, когда натыкался на его взгляд. Оказалось, Теон оставил его одного на фоне настоящей — не чужой — битвы. Нед умер. Бран сломал спину. Арья пропала. Робб потускнел, волосы стали похожи на те розовые перья, что сбрасывало на них солнце, когда отряхивалось осенними днями. Лучше было не возвращаться. Сигареты заменяли ему алкоголь ненадолго — Санса жаловалась, что в доме слишком пахнет перегаром, Теон бросал бычок в раковину и не возвращался до завтра.
HOW FAR HAVE I GONE, HOW FAR YET TO GO BEFORE THE RIVER BECOMES THE SEA?
— Это плохая идея, — Теон всё ещё старался на него не смотреть. Море в это время года уже холодное, дети простудятся и замёрзнут. — Разве что ты хочешь посмотреть, как мы все зайдём в воду, и не найдём причин возвращаться.
На пляже, кроме них, не было почти никого. Солнце сползало, оставляя за собой неприятный след — будто липкий сок апельсина. К нему прилипали мухи и птицы, воспоминания и кошмары. Дурные мысли. Ветер тревожил волосы Робба, и Теон смотрел на них искоса, мучительно сжимая остатки пальцев на обеих руках. Если дотронется — запахнет пыльной рыбой, мечтами, которые у него были, и которые он убил — просто, ни на что не рассчитывая.
— Я никогда не умел строить песчаные замки, — Теон выпил перед дорогой, поэтому говорил больше, чем обычно говорил за весь день. — Теперь не получится и подавно.
Кажется, Робб тоже прилипал к этому свету — потихоньку в нём растворялся. Ветер рассеивал его, не оставляя ничего, кроме сухого молчания — того молчания, которое предшествует тихим слезам. Может быть, лучше было обнять его тогда, оставить что-то себе, хотя бы чуть-чуть, на прощание, может, не стоило его отталкивать, оставлять одного, Теон был тогда старше, это мешало, Робб ни за что на такое бы не пошёл. А теперь он — старше. Глава семьи, от которой ничего не осталось. Солнце тоже напоминает белую мёртвую грушу — интересно, какие насекомые живут в этом коконе. Когда-нибудь оно погаснет, и они точно узнают — Теон ждёт этого каждый день, но просыпается, и оно только зреет. Будит город металлическим лязгом.
— Но Брану, кажется, нравится. [icon]https://i.imgur.com/vLVuXU0.png[/icon][lz]The children pluck the daisy bald, discard their little suns in the gutter.[/lz]
Отредактировано Theon Greyjoy (2021-01-15 18:51:28)