[icon]https://forumupload.ru/uploads/0019/e7/0f/2/55171.jpg[/icon]
gojō satoru x getō suguru; this is not my grief but a terrible a particular a small hole deep beyond belief deeper deep enough to own its depth to be depth alone. |
BITCHFIELD [grossover] |
Привет, Гость! Войдите или зарегистрируйтесь.
Вы здесь » BITCHFIELD [grossover] » Альтернативное » this is not my grief
[icon]https://forumupload.ru/uploads/0019/e7/0f/2/55171.jpg[/icon]
gojō satoru x getō suguru; this is not my grief but a terrible a particular a small hole deep beyond belief deeper deep enough to own its depth to be depth alone. |
Смотреть на Годжо вновь — как оборачиваться на прошлое: даже злость внутри затихает. Становится солью. Это всего одно мгновение пустоты — фотография, на которой стираются границы неба и моря, — но Гето кладёт его под язык, чтобы не забыть. Пахнет лисьей мочой, волчьим горем, собственной слабостью. Руки — связанные — становятся мокрыми: Годжо видит его растоптанным. Гримаса ползёт от одного уголка рта до другого — Гето клонит голову набок, прикусывая кончик языка:
— Пришёл попрощаться?
Бессмысленный крик глохнет где-то внутри, будто эхо, брошенное между домами слюнявым окурком от сигареты. Гето привык, что разговаривать с Годжо так, словно проводишь слова через три языка в переводчике: пусть смысл доходит до него скомканным оригами, неясной тенью, погасшим свечным огарком. Чувства лучше держать в стороне, пока они не превратятся в камень: дать Годжо пустить их лягушкой по заспанной глади пруда, пусть развлекается.
Годжо никогда не просил о большем. Почему просит сейчас, почему дотрагивается до больного. Оставь смерть мне, отойди, не трогай.
Обида дрожит в уголке рта — делает его мягче. Улыбка гаснет, лицо преображается:
— Уходи. Уверен, кто-то ещё способен казнить меня... кроме тебя.
Гето глядит устало — это единственная злость, которая способна вырасти на этой земле: от неё после смерти не останется ни мстительного духа, ни тени, ни камня. Проклятье и то выйдет слабенькое: подуй на него — и развалится. Годжо делает его таким. Если бы он остановил тогда, всё было бы иначе, но теперь он привык быть собственной тенью.
— Оккоцу... справился, — Гето ищет в себе ненависть к мальчику, но не находит. Даже вздохнуть без боли не получается. Раньше бы Сёко его подлатала, а теперь что? — А я — нет.
Годжо так и не рассказал, за что он боролся. Ради чего становился сильнее. Гето, привыкший к его улыбкам, не спрашивал. Может быть, стоило.
Быть проигравшим — страшно, но Гето не проигрывает — Гето забывает, что удерживало его злость до сих пор.
— Почему ты здесь? — во второй раз выходит жалобно; Гето роняет голову.[icon]https://forumupload.ru/uploads/0019/e7/0f/2/921107.jpg[/icon]
[icon]https://forumupload.ru/uploads/0019/e7/0f/2/55171.jpg[/icon]Спасибо Оккоцу? Если бы Годжо пришлось убивать самому—
Он не разрешает себе додумывать эту мысль, выходить за её пределы, Гето не похож на человека, готового сражаться — это и хорошо, и плохо, будто Годжо вызвали его добивать, от этого слова пахнет так же, как от старейшин: слабостью, презрением, детской присыпкой, Годжо сам в этом виноват, наверное, потому что на полноценную битву у него был не один год, и каждый раз он отмахивался — от новостей, от взглядов Сёко, от каждого убитого Гето человека, Годжо не плевать на их смерти, но он был готов наплевать, будто Гето — играющий ребёнок. Детям прощают многое.
Не со зла — так, недоразумение.
— И попрощаться тоже.
В прошлый раз он не справился — сегодня вызвался сам, может, за ними послали кого-нибудь ещё, но Годжо никого не ощущает: только он, всё больше слабеющий Гето и безразличное трепыхание людей за завесой. В этот раз всё по правилам.
— Оккоцу хорош, правда? Он быстро учится. Тебе стоило прийти раньше — и не недооценивать моих учеников.
Годжо смотрит на воображаемые часы на запястье, подмигивает Гето, шумно вздыхает:
— Убить тебя, — едва заметно морщится, — думаю, у нас есть что-то около получаса — потом придётся делить территорию с кем-нибудь ещё.
Он усаживается у стены в метре от Гето (ближе подойдёт только к трупу), пытается стянуть с лица привычную браваду, вспомнить, как выглядит лицо Годжо-друга — оно наверняка чем-то отличалось от нынешнего; с ним разговаривали, чем-то делились, интересно, сколько он не видел Сёко, наверное, он скучает.
— Ну, ты знаешь, какие слова они используют. Устранить.
Он не тупой — мысленно он похоронил Гето ещё несколько месяцев назад, в тот же день, в который встретил Оккоцу: может, что-то почувствовал, может, не почувствовал ничего, и сделал логический вывод, вместе с Рикой обязательно появилось бы что-нибудь ещё, воздух гудит с каждым днём всё громче. Старейшины не слышат — им же хуже.
— Если хочешь знать — мне жаль. Речь заготовил?
— Ты мог бы сделать это гораздо раньше.
Тогда это было бы больше похоже на смерть. Сейчас Гето, будто черепаха — должен притвориться, что принимает за медуз пластиковые пакеты. Если смотреть против света, то и вправду как будто бы нет разницы, но смерть всегда что-то гасит. Забирает себе.
Сегодня у него забирать нечего: Гето приходит на встречу с пустыми карманами. Это уже не смерть, но у этого ещё нет названия.
— Почему ты не захотел драться?
Гето всегда был уверен, что только Годжо сможет заставить его проиграть. На самом деле, он проиграл ещё в тот момент, когда поверил в смерть Годжо от рук обезьяны. Тело надолго стало могильным холмом, беременным чужими телами. Человеческие тени — не проклятья, но на вкус как будто одно и то же. Говорят, из-за черепахи ничего не могут есть из-за пластика — он тоже не смог. Гето всё ещё помнит тот холод, собственные дрожащие пальцы, движение воздуха, проглатывающего огонь.
Годжо не умер тогда. Гето не умрёт сегодня. Пластик нужно зарывать в землю, чтобы на ней больше ничего не росло. Тогда он во что-то верил, теперь об этом тяжело вспоминать. Эта досада мало напоминает раскаяние. Люди, которых он убил — их тени уже ничего не значат. Годжо не заметил его боль тогда, может быть, из-за этого кажется, что её не существует вовсе.
— Я понимаю, почему ты не хотел говорить, но... ты же знал, что всё закончится так.
Гето не смотрит на него. На лице кляксой расползается гримаса ребёнка, узнавшего, что после после смерти люди не возвращаются. Хочется заплакать, ударить кулаком, словно крик может что-то исправить. Годжо здесь, чтобы утешить его, но от собственной ошибки уже не спрятаться. Гето может отодвигать эту мысль, пытаться скрыть её под ладонью, но дорога, что привела его сюда, была ложной, с этим ему не удастся примириться уже никогда.
Гето столько преследовал свою боль, что забыл, как она должна выглядеть.
— Мне не нужны эти полчаса. [icon]https://forumupload.ru/uploads/0019/e7/0f/2/921107.jpg[/icon]
[icon]https://forumupload.ru/uploads/0019/e7/0f/2/55171.jpg[/icon]
Такой же восхитительно пустой, изживший себя момент: «Хочешь их всех убить?» или даже «Хочешь, я убью их всех», не то разрешение, не то благословение; иногда Годжо кажется, что что-то треснуло именно в эту секунду — не в эту, так в любую другую, всё равно связанную с ним. Обвинять Фушигуро легко, потому что мёртвые не могут исправить свои ошибки, а себя Годжо в каком-то смысле винит всегда — потому что нет дел, к которым он не причастен. Надежды и ставки родились в одну секунду с ним, пока их не стало слишком много.
Его влияние переоценить легко — все это делают, и он сам не исключение. Может, захоти Годжо, все ошибки Японии были бы исправлены за несколько дней; многим нравится так думать. Ему разонравилось где-то к двадцати. Гето, видимо, тоже считает, что своевременная интервенция помогла бы ему не пустить себя по пизде — они ведь в конце концов друзья, даже в первую очередь друзья, и уже потом всё остальное.
— Потому что ты не моя личная проблема, — он пожимает плечами, — и это самое честное, что я могу сказать.
То, что Годжо может многое, не значит, что он должен прикасаться к каждому встречающемуся страданию. Гето потрогал совсем чуть-чуть, и вот, к чему это привело.
— Потому что ты мог остановиться, но не захотел. «Знал» и «предполагал» — разные вещи. Я знал, что ты не станешь убивать детей. Я предполагал, что всё закончится так.
Сёко бы сказала, что он опять увиливает, прячется за смыслами, бежит от ответственности — накрутила бы миллиард синонимов тому, что они слишком сильно надеются лично на него, но в этом и заключается вся ирония: они никогда не надеются на Сатору Годжо, только на то, что он мог бы сделать. Его это не обижает.
— Может, хотя бы перед смертью перестанешь себя жалеть? Я никому не расскажу, честное слово.
— Может быть, перестану, — Гето отчего-то смеётся. Солнечный свет, упавший между домами, заставляет тени пошевелиться — теперь видно, что всё это время их отбрасывали фигуры, вырезанные из картона. Он и сам здесь как будто случайно — заблудился среди декораций на каком-нибудь аниме-фестивале. — Если ты будешь жалеть меня, дорогой Сатору. Иначе придётся вернуться из ада и... О, придумал. Заставить тебя всю ночь обсуждать наши отношения. Страшно?
Его улыбка вздрагивает и снова становится жалкой — это всё солнце; на востоке поднимается ветер, катящий его к горизонту. В эти часы они с Годжо любили убегать в город — гонять мяч, отобранный у маленьких обезьян, липнуть к витринам, выбирая подарок для Сёко, рубиться в Street Fighter на игровых автоматах. Порой приходилось бить Годжо по пальцам, чтобы он не кормил птиц кусочками вафельного стаканчика («Им нельзя есть мучное» — «Расскажи это воробьям, которые жрали у меня с рук картошку фри неделю назад»).
Как будто они никогда и не расставались.
— Проблема, — Гето задумчиво морщит нос, будто пытается кончиком языка отыскать дырку в зубе. Это раздражает. — Я не хотел быть твоей проблемой, и мне не нужно было... чтобы ты спасал меня.
Годжо всё ещё слишком высокомерен. Всё ещё думает, будто солнце встаёт специально, лишь бы полюбоваться его глупой рожей — или, во всяком случае, по его приказу. Наверное, Годжо и правда может спасти мир десятью возможными способами (судя по стопкам сёнэн-манги под кроватью, в этом у Годжо были лучшие учителя) — шутка в том, что в этом-то Гето и не нуждался. Не в Годжо-супергерое с его идиотской повязкой. Гето нужно было самое худшее, что Годжо только мог предложить: его доверие, его близость, неуклюжесть, которой сопровождалась любая его попытка показать привязанность.
— Мне было одиноко без тебя. С тобой тоже, но... не так.
Гето неуклюже подползает поближе, едва заметно бледнея от боли — Оккоцу и правда хорош. Теперь Годжо так близко, что можно до него дотронуться, но это, пожалуй, ещё тяжелее мысли о смерти — Гето вытягивает руки вперёд:
— Развяжи меня, пожалуйста. Я никуда не денусь, ты же сам это знаешь. [icon]https://forumupload.ru/uploads/0019/e7/0f/2/921107.jpg[/icon]
Отредактировано Geto Suguru (2022-04-17 00:46:03)
Вы здесь » BITCHFIELD [grossover] » Альтернативное » this is not my grief