Кабинет Эрвина так и не стал кабинетом Ханджи. Не вполне, не по-настоящему. Его присутствие прячется по углам, и приходится отводить взгляд, чтобы не спугнуть призрак. Кровать так и остается нетронутой. Она запретила менять простыни, и день за днем смотрит, как медленно покрывается слоем белесой пыли шерстяное одеяло. Она так и не осмелилась занять его постель. Выходить из круга дрожащего желтого света по ночам не хочется в любом случае, и она остается за столом до тех пор, пока усталость не вынуждает опустить голову на сложенные руки и провалиться в тревожный, беспокойный сон. Она просыпается спустя пару часов - всякий раз будто от какого-то толчка. Ругается сквозь зубы - на себя, на Эрвина, на весь разведкорпус. Ругаться на мертвых проще - себя Ханджи все чаще тоже причисляет к ним. С мертвыми как-то привычней, среди них все старые знакомые.
А живых им еще нужно умудриться оставить в живых.
Ханджи складывает губы в трубочку и присвистывает - на кладбище свистят, только если очень страшно, а нужно смеяться. Смеяться теперь получается только как-то надтреснуто и слишком громко в пустоте кабинета Эрвина. Обращаться к нему - тоже. Называть предателем, фанатиком, чертовым эгоистом (будто от этих односторонних препирательств не становится только хуже). Ханджи обхватывает себя за плечи, но как ни жмурься, как ни сжимай худые пальцы, притвориться, что чувствуешь его руку, не получается. Теперь все приходится делать самостоятельно, и только и остается, что свистеть мимо могил, смеяться, поправлять повязку на глазу. Могилы молчат.
+
Она проводит невидимую границу между собой и другими. Эривн бы сказал - нужно завоевать расположение разведкорпуса, тебе нужно их доверие, их преданность. Они должны быть готовы отдать свои сердца по твоему первому слову. Ханджи смотрит в мутное зеркало на собственное отражение, на пустую левую глазницу и змеящиеся по скуле и лбу шрамы. А если она себе самой не доверяет?
Она проводит невидимую границу между собой и другими, но Леви не церемонится. Сначала награждает ее тяжелыми, раздраженными взглядами. А потом не выдерживает. Ханджи отстраненно удивляется, что ему так надолго хватило терпения.
- Ты со мной разговариваешь, - глухо вторит Ханджи. - И что ты хочешь мне сказать?
Разговаривать для них стало чем-то совсем непривычным для них. Каждый день Ханджи торопливо запирается в кабинете Эрвина и не выходит, ни когда в дверь стучат, ни когда Леви приходит и зовет ее своим тихим, угрожающе-вкрадчивым Ханджи. Она зажимает ладонями уши, чтобы не слышать. Его, других, чтобы не слышать себя саму.
Ханджи фыркает недоверчиво, а потом, поняв, что Леви не шутит, запрокидывает голову и громко, отрывисто хохочет. Смех клокочет в горле мокрым комком. Ханджи ударяет себя саму по колену и качает головой, готовясь отдышаться. Поднимает голову, еще смеясь - но дальше губ улыбка не разошлась.
- Капитан Леви решил проследить, чтобы новый командующий не уморила себя голодом? Благородно. Покажете мне мастер-класс, капитан? - Ханджи толкает миску по столу. Та скользит, дребезжит металлическим дном по грубому дереву столешницы, пока не ударяется о руку Леви. Остатки жирной похлебки выплескиваются ему на запястье, и Ханджи снова фыркает: О нет, смотрите, кажется, Леви сейчас психанет. Она дразнится, строит клоунаду. Что угодно, лишь бы не показать, какое облегчение испытывает сейчас, разговаривая с Леви без этих коммандер Зоэ и каковы будут ваши следующие действия?. Облегчение - и страх, сжимающий внутренности в холодный узел. Что если Леви посмотрит достаточно внимательно, увидит, насколько она в растерянности. Насколько она понятия не имеет, что им делать. Насколько она злится на Эрвина за то, что ушел и оставил ее за главную. [nick]Hange Zoё[/nick][status]a slow flapping of wings[/status][icon]https://i.imgur.com/wlbHFs4.png[/icon][sign][indent] STAINED BY ONE DEAD BRANCH THE HARSH RUSSET OF DRIED BLOOD.[/sign][fandom]shingeki no kyojin[/fandom][char]Ханджи Зоэ[/char][lz]the waves of our bodies and the smell of our follies rips into the bark of my bones[/lz]