Происходит зуд в области гиппокампа – сознание вроде бы (ключевым здесь является сомнение исключительно) не подводит, цепляется за происходящее вокруг с усердием, но только вот слов не хватает, чтобы описать всё происходящее. Объясниться перед самим собой и по мысленным «полочкам» раскидать для наглядности.
Мысли остаются эфемерной кучей «нечто», которая смердит и рвётся, сочится наружу липкой мрачностью, хотя знает прекрасно, что путь туда заказан во избежание… всего, пожалуй.
Здесь следовало бы остановиться. Совершить глубокий вдох, чтобы за ним последовал медленный и свистящий выдох.
Желание влепить самому себе пощёчину для ускоренного подключения к реальности окружающей велико настолько, что ладонь резко поднимается на уровень лица, но там и остаётся, пока расфокусированный взгляд скользит устало по линиям на внутренней её стороне перед тем, как на новом выдохе конечность отпустить в свободное падение.
Смысла нет. Необходимости, как таковой, тоже: всё валится, крошится, рушится без малейшего намёка на заинтересованность в том, что по этому поводу думает Жан.
А он думает много, нецензурно и наедине с самим собой до того момента, когда от мозаики привычного, снова не отлетит значимая деталь. Он пытается. Ловит разноцветные кусочки, старается вернуть их на прежние места, но пелена перед глазами путает, сбивает, заставляет на ощупь искать подходящие разъёмы. Всё тщетно. От бессилия собственного перед неконтролируемым хочется выть.

Думать – сложно и совершенно точно не всегда приятно.
Проще слыть марионеткой и не понимать этого: действовать по указке, вычёркивать пункты из списка поставленных задач и не заострять внимание на том, что принято называть осознанием.
Проще – отрастить себе панцирь из безразличия, чтобы не чувствовать раздражение, зудящее под кожей пополам с тягучей смиренностью.
Гальванизировать собственное положение в предоставленных условиях и не сойти с ума от невозможности вносить изменения. Наблюдать со стороны, ощущая каждой клеткой тела то, как обстоятельства чужой жизни оттесняют его прочь в один из тёмных углов, где объятия ледяные фактически и удушающие в клубах алкогольного выдоха. Хочется утопиться, вздёрнуться, смыться из этой и любой другой реальности, а приходится сжимать пальцами руль только крепче, не будучи уверенным до конца: то ли он за руль держится, чтобы в кювет не вылететь, то ли для того, чтобы не выпасть самому основательно.

Акценты смещаются со стремительной скоростью, давая выход противоречивым желаниям: хочется встряхнуть Гарри за воротник и привести в чувство и одновременно с тем оставить в покое, потому что велико понимание того, насколько на самом деле всё плохо.
Утешение собственного беспокойства происходит под эгидой «всё категорически хуёво, но всё ещё не настолько, чтобы сцену устраивать, зато мрачный взгляд из-под бровей резвыми пулями – в самый раз на сегодня».
Клуб не внушает никакого намёка на доверие, но с клубами такое в принципе достаточно часто случается.
Хозяина не слышал и не видел, в настоящий момент целиком и полностью полагаясь на того, кто одним своим существованием заставляет все обозначенные ранее кусочки пазла растерять в цветах и сменить местоположение в картине, которую с немыслимым упорством восстанавливать приходится этими вот самыми руками в чертогах того, что ещё некогда было разумом, а сейчас только булькает в неподвижности.

Слезающая с поверхности двери краска совершенно точно над ним потешается своей облупленностью.
Гарри цепляет внимания к себе столько, что хочется отправиться проспаться, выветриться, встряхнуться, но бесполезность подобного стремления давит на плечи непосильной ношей, заставляя руки в карманы по обе стороны от себя, чтобы до побелевших костяшек пальцев, но только в радиусе своего понимания.

Слова так и цепляются, крошат артикуляцию ко всем хренам.
Что он хочет? Чего не хочет? Это всё переменные, которые не решают поставленную задачу, но отмахнуться от них невозможно.
– Хочу, чтобы ты вытащил голову из задницы и начал ей работать. – формулировка расплывчатого типа. Так не пойдёт. – Головой. Не задницей.

Под ладонью облупившаяся краска обрастает осязаемостью, будто бы выныривает из потока образов и клеится во что-то реальное, но ощущение всё равно такое, будто бы всё происходящее – написанная кем-то трагикомедия. Впрочем, ничего нового.