Его реплика внезапно вываливается из задуманного не им сценария: может, теряется в линиях улыбки Годжо или в сунутых под нос распечатках с датами, локациями, показаниями свидетелей. С фотографий пресно проглядывает вымирающая горная деревня, в таких никогда нельзя быть уверенным до конца с чем будешь иметь дело — это всегда либо мелочи, либо даже не успел применить технику, ничего посередине.

Сам знаешь, как это у них бывает, заключает Годжо таким тоном, от которого в зубах начинает зудеть раздражение, но не то, с которым пришлось сжиться за последние несколько лет: инертное, отполированное множеством подобных сценок и, если начистоту, порядком подвыветрившееся. Впервые за долгое время Нанами напарывается в себе на чувство сырое и злое, какими бывают сорванные мозоли и свежие обиды, и вдруг понимает сколько именно длится это "долгое время": можно сосчитать вплоть до года и месяца, если достаточно взъебаться — то и до точного дня. Мозоль сорвана, но от свежести далека.

Ну, что скажешь?

Нанами ещё пару тянущихся мгновений терзает взглядом лицо Годжо — за повязкой больше похожее на слепок живого, чем на само живое и способное на сочувствие — пытаясь понять степень осознанности издевки. Узнать, как всегда, невозможно.

Впрочем, это уже совершенно неважно.

Нанами говорит "хорошо", и, судя по ответному молчанию, залетевшему в широкий рот Годжо вместе с удивлением, соглашается слишком быстро. Шутка не успевает родиться из наигранного беспокойства.

Замешательство короткое, и их лица быстро разглаживаются, будто и не было ничего.

***

В пути он неизбежно упорядочивается, это до смешного просто — дай ему маршрут, разлинованный по таблице расписаний, и чувство контроля снова льнет к ноге. Сколько успокоения в незатейливом наблюдении за цифрами — Нанами, до смешного простой, снова дежурно сверяется с наручными часами.

Сами путешествия ему никогда не нравились, но он так давно об этом не говорил, что почти успешно забыл этот факт; между станциями Нанами вспоминает, как ныл в аэропорту Окинавы, тревога цеплялась за отвратительный ковролин, за вмятинку в бутылке минералки в руках Хайбары, за рингтон при очередном звонке. С ними в то лето ничего не случилось. Случилось позже, когда он учился не волноваться.

Ковролин в вагоне шинкансена скучен, бутылка в руках подростка в сидении напротив — без вмятин, телефон беззвучно вибрирует во внутреннем кармане — координация с местным окном; он разучился цепляться за вещи, но секундная злость, вынесенная из разговора с Годжо, липнет к нему всё равно и периодически подло подванивает.

Его здесь никогда раньше не было, но всё здесь знакомо: сцена такая же обыденная, как вид на техникум, и довольно опостылевшая. Они ещё не в деревне — в ближайшем к ней городке, но время уже замедляет свой ход, споткнувшись об горную пастораль. Возможно, дело в давлении, разреженном воздухе, никто не торопится растрачивать кислород. Поезд приходит вовремя, а назначенный для брифинга человек теряется на семнадцать насечек на циферблате.

— Вы меня извините, — говорит тот, когда появляется, лениво и полувежливо кивая, — пришлось ждать представителей префектурного департамента. Ну вы сами знаете, как это бывает. В Агентстве—

Интонация такая же лёгкая, что её хочется немедленно обрубить:

— Не знаю. Важные сведения?

— Найденные вещи могут принадлежать пропавшему студенту из другой префектуры, его искали сразу после начала учебного года. Национальный масштаб. Простите, я больше журналист, чем менеджер, для меня организация в новинку, — больше-журналист обращает взгляд в сторону. — А молодой человек—

— Заклинатель. Я его сопровождающий.

***

— Как его зовут? — в своём смирении с предстоящим Нанами прощупывает детали, и Годжо, как обычно, не моргает.

— Мегуми. Фушигуро, — он даёт словам получше осесть в понимании, возможно, и в своём собственном тоже. — Посмотришь, я здорово его натаскал.

Так можно и о собаке сказать.

***
Фушигуро Мегуми, несмотря на свой возраст, не вызывает проблем. Даже последний рывок до конечного пункта на заднем сидении тот тоже переносит со стоицизмом, видимо, свойственным любому, кто был вынужден прожить много лет бок о бок с Годжо Сатору.

Их машина долго делит дорогу с полицейскими, и, как любой подросток, Мегуми щурится на них с чуть большим неодобрением, чем на весь остальной мир, и в какой-то мере Нанами с ним солидарен.

— Фушигуро-кун. Готов? — он окликает его снаружи в открытую дверь автомобиля, и получает очередной прищур — не более едкий, чем на полицию.

Кажется, секундная стрелка стучит в запястье ещё медленнее.

— Чтобы сэкономить нам время, разговоры со свидетелями я возьму на себя. Пожалуйста, будь внимателен.

Отредактировано Nanami Kento (2022-07-17 16:48:44)