Зашитые под кожу камни напоминали о себе с каждым мигом промедления. Наверное, так чувствовала себя рыба на рынке, чьи жабры сдавливали и скребли ножом чешую, грозившую полопаться от болезненного нажима. Только сейчас он не проваливался в забытье на месте, а продолжал хвататься за свое оружие, последний выступ в скале во время пенящегося шторма.

– Чем дольше стоишь, как увалень, тем сложнее решиться, – слова упали, как топор на шею. Майтимо знал, что надо отпускать. Даже если промажет. Все равно ветра любили Финдекано больше, а чары уводили наконечник в бок. Но он хотел, чтобы отец гордился. Заметил его ежедневный труд. 

– Ты сначала шишку набьешь, а потом ключом дверь отпираешь? – раздалось спокойное. Непонятно, то ли ему, то ли в ответ на слова Феанора. По правую руку виднелась расслабленная стать дяди, одной позой выражавшая несогласие с силовыми методами.

Обидно, но больше ничего Майтимо перед собой рассмотреть не мог, сколько бы ни силился. Куда уж там начерченный вдали зрачок, мигавший точно сквозь сонный занавес.

В конце концов, бледные, как шеи двух лебедей руки выписали в воздухе полукруг и их приятная тяжесть опустилась на плечи. Дрожь во всем теле ослабла, а лук перестал дергаться.

Майтимо опустил оружие и тайком покосился на снявшего чары Инголдо. На серьгах мерцала гроздья нарядных ягод брионии. Яркого цвета, с которым так полюбилось работать отцу. Как будто кто-то достал кинжал, полоснул по ладони и несколько капель крови застыло у того в бусах, обернулось свежими ранами вокруг шеи и запястий. Жадно покрывая собой каждый доступный участок белизны.

Маэдрос недоумевал, почему дядя вообще проявлял слабость к подобным безделицам. Да еще на стрельбище. Громоздкие, схватятся еще за тетиву и прощай ухо на ближайшем суку...

– Волнительно. – Отцу не понравилось. Он подошел и выхватил деревко, так стремительно удаляясь с ним прочь, что Майтимо едва успел опомниться. Но сделав пару шагов, был остановлен все теми же руками.

Они с Маглором давно предполагали, что у главы второго дома должен быть хвост. Совсем как у какой-нибудь охотничьей птицы. Настолько цепкой казалась его хватка, щедро украшенная полосками металла, горевшими тем же цветом, что и кончики ушей племянника. Они поменялись местами и теперь фигура Финголфина заслоняла удаляющегося прочь Феанора. Отец не окликнул его и Майтимо затревожился, что его молча решили оставить.   

– По-моему, мой брат пытается сказать: не берись за дело, если не собираешься доводить до конца.

Светясь, как яблоневый цвет, его улыбка не погасла даже в миг, когда прямо над плечом эльфа пронеслась раскаленная стрела. Ее свист потом весь день колотил Майтимо в череп. И от видения того, как полыхавшие перья потревожили полумесяц, заставив алые гроздья каменьев дрожать и переливаться в движении, Майтимо забоялся, что дядя разгневается и прогонит их в тот же день. Но тот не прогнал. И упрек хоть и был произнесен резко, глаза того искрились, как блики света на глади пруда.

///

– За братом посматривай, Руско. – Маэдрос насупился и утер щеку сразу же как поцеловали, – сам знал. Но матушке все-таки кивнул, не хотелось, чтобы отпускала их с тяжелым сердцем.

Рядом Маглор, подражал то скворцу, то дикой голубке, то соловью. Маэдрос молчал, возвращаясь мыслями ко дню, когда отец запряг двух лошадей, но не взял его с собой. Поборол себя запустить в младшего шишкой. Не за беззаботность же его наказывать, а то, что в голове темно, что ни шаг, то овраг – так не его вина. И то, что Майтимо шею намылили, тоже. Правда, за что, он так умом и не возьмется. Странная все-таки у его дяди и отца дружба – то дарами осыпают, то стреляют…

А затем покосился из-под хмурых бровей на брата, тревожащего покой, что в лесу, что в душе, и вдруг прояснилось. Его же тоже, вот так, то притянуть к себе, то стукнуть со всей силы хотелось. Иногда лежишь и думаешь, как бы задушишь во сне непутевого. А с утра он уже в лицо улыбается, как свет, что любит золото, и так и норовит потрогать щеки и лоб, ловит за руки и лезет ласкаться, ну точно приблудный звереныш. И мысли как-то сами светлеют.

По макушке начали гладить еловые навесы. За весь путь им встретилась только пара босоногих эльдар в бледных одеждах, как будто сшитых из заводи светлячков. Вид у них был какой-то шальной, как после дикой охоты. Но ни луков, ни даже веревок.

Отчего-то захотелось отвести глаза, но к счастью, незнакомцы, завидев издалека двух всадников, сиганули в кусты первыми.

– Повеса. У тебя что, пес любимый на руках умирает? – Беззлобно буркнул Майтимо и тряхнул огневом. – Смотри, не только живность уже от твоего охрамевшего воя разбегается. Пощади хотя бы меня.

Чем дальше в чащу, тем пьянее блестели у него глаза. Тропа сужалась, а можжевеловый запах, что гончей шел по следам, кружил голову и делал дыхание легким и грудным. Хотелось пустить коней галопом и настрелять белок. С отцом они тоже всегда держались этих троп. С тех времен, когда Маэдросу еще недоставало прыти, а все зеленое и цветущее так и норовило привязать его к себе за волосы. Маглору же, по приезду домой прощались даже измазанные крошками пирога и ежевичным вареньем гобелены Тэриндэ. Тонкий смех его звенел золотым колокольчиком, а плач был таким громким, что завитки ушей закручивались в обратную сторону от одних только воспоминаний. Его всегда успокаивали и только завидовавшего Майтимо – бранили. Но и это быстро забывалось под сенью деревьев.

Оленя заметил брат. Сперва даже удивив, с чего это тот расщедрился: неужто напакостил дома?

Лук спал недолго. Майтимо снял тетиву и перетянул по новой. Вырезал несколько птиц на удачу. Но руки в волдырях по-прежнему держали дерево нетвердо.

Стрела с приятным звуком срезала голову цветка, стоящую над травой, но угодила в заросли. Зверь сорвался с места и одним прыжком перемахнул через овраг. Ведомый погоней, Маэдрос последовал за ним, хлестая себя по лицу мокрой листвой и распугивая птиц. Взамен оставляя для них на ветвях будущие дома, и с каждым рывком нагоняя увесистые рога, то пропадавшие, то снова мелькающие между стволов.

Майтимо уже натянул тетиву для следующего выстрела, как внезапно, лес под ногами закончился и вслух прорвались вовсе не те выражения, которые уместно произносить в доме великого рода.

Стоячие воды не были глубокими. Ноги эльфа уверенно встали на дно. Откинув с лица трясину, он угрюмо посмотрел на подоспевшего брата. Если в окрестностях и бродила какая-нибудь живность, то погоня и все, что последовало за громким всплеском, уж точно переполошили окрестности и разбудили часовых на Тирионе.

– Не берись за дело… – молодой эльф сжал зубы и шлепнул ребром ладони, подняв грязные брызги. Пару крупных лягушек унесло с насиженных кувшинок. Не берись. Если слаб и не видишь цели.

Вот, что хотел сказать тогда отец и упустил дядя, не обернувшийся на залп. Тот, чья рука не дрожит – никакого зла не принесет. Малейшее сомнение – капля яда в колодезной влаге, которую расхлебывают потом все. Особенно, когда слишком многое на кону, чтобы мешкаться. 

Вода лилась с волос за шиворот и пахла болотами. Пара крупных виноградин наконец полопалась. Теперь на ладонях Майтимо была кровь, промывать которую тут не хотелось. Оттого он засомневался, подавать ли руку Маглору. Но оглядевшись, что недалеко выход на берег, посмотрел наверх, оголив заточенные резцы. Покрепче ухватился за предложенную ладонь и со всей силы потянул вниз.

Усмехнувшись с того, что вырождение грациозности дома Феанора шлепнулся в лужу, подняв даже больше брызг, хотя его и дворцовые девы считали идолом для восхваления, Маэдрос передразнил дядю:

– И в горе, и в радости, брат.