От Вилка пахнет кровью, сукровицей, мокрыми бинтами и потом; дрожащий – непохоже на него, несвойственно, никогда не дрожал, - Юлбарс плотнее наваливается, бормочет тихо, гладя едва-едва самыми кончиками пальцев, как встревоженного коня – тише, тише, нет, больно не сделаю, тише – гладит совсем рядом с кровоподтеком на левой стороне головы, расползшимся до виска, аж под волосы ушедшим. Тише, нас услышат, - снаружи избы слышен торопливый скрип снега под сапогами:

- Здесь смотрели? А ну! Глянь за клетью!

- Следы тут, вашбродь!

- Да это мои следы, дурень! Дальше ищите! Те бабы сказали, что тут видели какого-то…

«Я увел их, увел», - кого увел? – собственные следы, до заснеженной просеки, потом на реку, на лед – а там ветер наносит плотный снег, замело небось. Во дворе брошенной деревеньки, где они с Вилком схоронились, он все замёл, всё скрыл, печи не топил два дня, дрожали от холода оба. Юлбарс согревал Вилка, держал за ледяную ладонь, слушал, как бьется сердце – оно и сейчас бьется, часто, но спокойно. Спит, в беспамятстве? – с потрескавшихся губ Вилка срывается стон, крохотное облачко пара замирает в стылом и затхлом воздухе подпола.

- А?

«Тише, не выдай нас!» - большой палец елозит по приоткрытому рту, цепляя отросшую мягкую щетину. Все словно сквозь темное вязкое стекло видится, ощущается – как Вилк запрокидывает голову, слегка, как давно немытые волосы сосульками соскальзывают вниз с висков. «Сейчас застонет», - большой палец торопливо закрывает Вилку рот.

- Подпол искали? Смотрели? – вязкая темнота, которую прорезают только проблески света сквозь половицы, нарушается мельтешением – охранка суетится, бегает, рыщет, с грохотом переворачивает лавки, хлопает опрокинутыми топчанами. Вилк под рукой стонет, почти кашляет, давясь пальцем, Юлбарс придвигается плотнее, тише, тише, услышат, не надо, спрячемся.

Спрячемся…

Сырой подпол – словно могила. «Тут нас и похоронят», - мелькает бесцветное, усталое, рядом с едким: надо было уходить! Надо было унести его! – но Вилка схватила такая горячка, что Юлбарс не мог рисковать. Они потому и задержались здесь; потому их и выследили. Не станут хоронить – заберут, потащат в колодках в тюрьму, и на эшафот. Не видать им тихой земляной могилы, нечего и мечтать.

«Бинты? Закопал. Что ловил, что ели? – тоже», - по весне заяц тощий, ледащий, но попался в худо-бедно поставленные силки. Не иначе, боги попустили. Какие боги, Юлбарс не ведает, из него христианина не вышло, мусульманина – так тем более (обрезан разве что), но сейчас он молится, всем богам молится, чтобы их не нашли. «Мать сыра-земля!» - вскрикивает про себя, и почти смеётся, от отчаяния, со слезами на глазах – так в былинах и преданиях, к груди матери-земли припадали богатыри, ища защиты и силы, а он кто? Не богатырь никакой вовсе, а глупец, не умеющий уберечь друга.

Вилк стонет под рукой.

- Слышал что-то! Внизу! – Юлбарс вжимается в него, прячет его под собой, накрывает задыхающийся кашель ртом, молчи, молчи, милый, дорогой, жаным, молчи… молчи. Мо-олчи, - потрескавшиеся губы навстречу раскрываются, темнота наваливается на Юлбарса – или его в омут затягивает; кажется, будто и впрямь укрыло тёплым, темным, непроницаемым, пахнущим землей. Мать сыра-земля спрятала, - он едва-едва дышит, тихо так, а мимо топают сапогами агенты охранки, скрипят подвешенные в жестянках фонари…

- Никого! Были тут, да ушли, видать, - Юлбарс открывает глаза, будто просыпаясь, ресницы с тихим шорохом чиркают по бинтам на лице Вилка. Во рту – горячо, влажно, мягко.

Сладко, - он приподнимает голову, не спеша шевелиться, срываться с места. Их могли все-таки заметить, и только сделать вид, что ушли. Скорее всего, за брошенной избушкой наблюдают. «Ночи дождемся», - лихорадочно соображает Юлбарс, у самого голову ведет небось не слабее чем у контуженного Вилка. Сердце так и колотится, во рту сладко, в штанах – тяжело.

«Да я же тут целовался с ним!» - глаза к темноте привычные, и замечают блеск – Вилк в сознании. Всякую осторожность забыв, Юлбарс вздрагивает, отпрянув.

- Тише, - опять срывается с губ – влажных, горящих будто бы. – Ушли… мнится мне, - а перед глазами – пятна цветные, голова чумная, словно только что тут не взвод охранки пронесся, а Юлбарса просто-напросто товарищи застукали с девкой целующимся. «С девкой», - ожгло сильнее, он аж жмурится, тихо-тихо отползая от Вилка, по сырой, плесенью пахнущей земле.