please don't judge until I'm free

— Создаётся впечатление, что ты их пометил. — обеспокоенно тянет Джонни, пока прогрессивный аналог пылящегося на антресолях спандекса футляром обнимает племянников: они, пробегая мимо, хохочущим детским вихрем скрываются в глубине коридоров Бакстера.

На нередкий случай подобных высеров у Рида заготовлен этот самый взгляд — эмоциональный эквивалент подзатыльника, черновое название «соизволь пожалуйста захлопнуться, пока я тебе не ёбнул». Не ёбнет, конечно, по крайней мере не буквально: Ричардс никогда — даже после облучения — не отличался тенденцией к развязыванию рук (завязыванию, разве что, и то на спор), предпочитая решетить чужие физиономии не физически и даже не словом, а одним только звуком закатывающихся в орбитах глаз. Сладкая симфония, которая с годами всё никак не набивает оскомину: Джонни потенцирует это звучание чаще, чем остальные — в этом он наверняка обгонит не только спиногрызов, но даже Бена, амбассадора бабкиной ворчливости. Сейчас же звук немного другой — скрежещет громче, явственнее, как если бы проворачивающиеся шарнирные механизмы забыли прокапать маслом. Значит, попало.

Впрочем, чтобы распознать вьющиеся под седым затылком думы и считать намерение напомнить всем, чьим ребёнком является Франклин, гением быть не обязательно — тысяча и одна смерть с последующими воскрешениями позволили крохе интеллекта возобладать над словесным недержанием и посмотреть на многие понятия под иным углом; какие-то Джонни и вовсе увидел впервые. Он не думает, что проблема, особенно громко звенящая в нехарактерной для величины их семейства тишине, нивелируется сама собой, как биоразлагаемая втулка в море человеческого говна — не полагает и того, что у Ричардса есть ответы на шлифованные панчем вопросы, которые Джонни формально так и не задаёт. Что ты будешь делать, если он захочет остаться? Нет ничего страшнее, чем услышать от самого умного человека на планете «я не знаю».

На выходе из джета начинает мутить — хуй пойми, почему; ленты кракоанской травы цепляются за штанины, обласкивают не нуждающиеся в таком внимании голые щиколотки — выторговав себе любимому соблюдение дресс-кода, заявленного принимающей стороной, Джонни, едва ступив на священную землю, успевает пожалеть о своём упрямстве примерно десять тысяч раз. Ожидаемый парад бывших начинается с Медузы, продолжает его Кристалл, с намеренно выпяченным злорадством упоминая, как видела его на Бёрнинг Мэне в этом году — а кто, блять, не видел: хорошо горело! В канонаду неловких смоллтоков вклинивается ледяная записка с едва знакомыми символами, которую от адресата передаёт Франклин, он же и переводит: «твоя лишняя хромосома свободна в эту пятницу?» Бобби Дрейк и публичное унижение — это наверняка синонимы, попробуй доказать обратное. Саммерс умело делает вид, что ничего не произошло (под масками они все всегда улыбаются), Джонни от подъёба удерживается — как-никак, в гостях, Сью его не так воспитывала, не гадить же посреди хозяйской гостиной—
потом, правда, он видит Дакена, и прошлая мысль ставится под вопрос.

То, что ухает к глотке при виде друга (друга? хаха), это не злоба — так, водяная детская пукалка из дешёвого кислотно-зелёного пластика с пузатым оранжевым резервуаром, всё, что осталось от пяти блядских стадий, ею никого не напугаешь. Его — только рассмешишь. Джонни помнит детали — то, как каждое слово отзванивало замолчанным смехом, как небрежно Дакен сплёвывал кровь на пол, щеря алые зубы. Было в этом жесте что-то от безразличия (нативного ли, мнимого ли — оба давались ему запросто), но больше от закостенелой привычки — от будничного разворота газеты для того, кому в жизни повезло больше, от дозы жидкого кофеина натощак, поцелуя матери в макушку, после того, как упаковала сэндвич в контейнер. Мутантский рай — не те декорации, что рисуются вокруг него в воображении, Кракоа — тот самый сэндвич, Дакен — разлитая бурая клякса на мамином переднике, напоминающая о себе раз в пятилетку бессвязным смс с мощнейшего бодуна. Но на Кракоа телефон, видимо, ловить перестал.

— Выглядишь... — обзорная экскурсия по телу, упакованному как всегда в лучшие на свете тряпки, ты сука ещё и не стареешь, и можно закончить мысль. — уместнее, чем я предполагал.

Рецепт здорового комплимента — это всегда 50/50 истина и пиздеж. Или это тоже подъёб? Дакену не составит труда угадать.